Вампиры пустыни - [67]

Впрочем, меня привлекала в миссис Тиерс не только красота. Напротив, мало кто из женщин столь сильно впечатлял меня своим интеллектом.

Но больше всего меня очаровывали ее поразительное самообладание и сдержанность. Миссис Тиерс хорошо себя понимала и обо всем имела собственное мнение, при этом умудряясь не казаться мужеподобной или слишком деловитой. Казалось, она была попросту неспособна утратить эмоциональное равновесие.

Вообще-то, миссис Тиерс была очаровательна. И тем не менее, хоть я не находил в ней недостатков, с какой бы стороны ни смотрел, на меня постоянно накатывали сомнения, как только мы расставались. Сомнения столь же мимолетные, сколь и постоянные. Через час, когда я сидел в полном одиночестве у себя в комнате, ее очи преследовали меня снова.

Я никогда не заговаривал с ней о своей любви, но она наверняка читала ее в моих глазах сотни раз, и, похоже, не возражала против пылких взглядов.

Прошло уже пять месяцев с тех пор, как я вернулся в Линкольнс-Инн, и как-то мрачным декабрьским днем я сидел у себя в кабинете. Если бы я читал, зажег бы газ, но для того, чтобы мечтать о ней, света хватало, и для того, чтобы видеть в тени от книжного шкафа ее глаза — тоже. Мой единственный помощник отлучился на час, и я грезил без помех, пока шорохи за дверью не вернули меня к действительности. При более ярком свете клиент решил бы, что застиг меня за работой, и, желая выглядеть деловито, я потянулся к спичечному коробку, но не успел. Дверь распахнулась сразу после стука, и через несколько секунд в комнату ввалился человек на костылях: мужчина, и калека, больше я ничего не разглядел.

С видимыми усилиями он преодолел половину комнаты. Затем, стоя на одной ноге, прислонил костыль к стене и тяжко плюхнулся в кресло за несколько шагов от меня, а я безмолвно смотрел, желая оказать ему помощь, но не зная, как ее предложить.

После короткого молчания он заговорил: просто произнес мое имя. Не вопросительно, а словно давая понять, что меня знает и пришел по делу именно ко мне. Я кивнул в ответ и с сухой деловитой учтивостью спросил, чем могу быть полезен.

Мужчина молча сел напротив меня и окна, откуда лился в комнату скудный свет, и я впервые смог рассмотреть его лицо. Отнюдь не старик, вероятно, даже моложе меня, черты приятные, когда-то был привлекательным и, вероятно, до сих пор бы считался красивым, если бы не глубокие морщины горя и боли. Тело тоже, когда он сидел, выглядело крепким и здоровым, разве что легкая одеревенелость позы намекала на недуг. Наконец он заговорил — торопливо, резким и каким-то лихорадочным голосом.

— Благодарю, ничем. Вы никак не можете мне помочь. Это я пришел, чтобы кое-что сделать для вас.

Я признательно кивнул.

— Я пришел вас предостеречь, — все так же торопливо продолжал он, беспокойно ерзая в кресле, словно должен был сказать нечто неприятное и желал поскорее с этим покончить. От странного голоса и манер, а еще от напористости — почти свирепости — взгляда моего гостя, мне стало не по себе. Закрались сомнения в его здравомыслии, и я пожалел о недостатке света в комнате и отсутствии моего помощника.

— Я пришел вас предостеречь. — Он подался ко мне, и я заметил, как нервно дрожат его руки. — Вы влюблены в нее, — торопливо и решительно продолжал он, — в миссис Тиерс. Нет-нет, не отрицайте. Я знаю, знаю, и, небом клянусь, я сделаю все, чтобы вас спасти.

Посетитель тяжело дышал, явно подыскивая слова в сильнейшем душевном волнении.

— Миссис Тиерс не женщина и не человек. — Он еще больше подался в кресле вперед и простер ко мне руки. — Да, я знаю, как она красива, как беспомощны перед ней мужчины. Мы с ней знакомы шесть лет, и это из-за нее я стал таким. Вы сочтете меня сумасшедшим. Скорее всего, уже считаете. Ничего удивительного. Что еще вам остается? Какой-то незнакомец заявился к вам в контору и утверждает, что в наш прозаичный девятнадцатый век еще существуют создания, которые вовсе не люди… и наделены сверхчеловеческими свойствами, и одно из этих созданий — ваша любимая.

Он стал спокойнее, серьезнее, и говорил почти рассудительно, как человек, который пытается лишь убедить, но в душе уже потерял на это надежду.

— Вы сейчас смеетесь надо мной, а может, жалеете, но Господь свидетель, я говорю правду… хотя, как может Он быть всемогущим, если позволяет этой твари жить? Говорю вам сэр, знакомство с нею смерти подобно. Не поверите — вас постигнет участь еще хуже моей… как мужа миссис Тиерс, который умер у ее ног здесь, в Лондоне, как того американца, который умер, сидя с ней за столиком кафе в Ницце… лишь небеса знают, скольких еще она погубила.

Конечно, я не сомневался в безумии незнакомца, но его искренность — сила убежденности, с которой он говорил — странным образом меня тронула. Несомненно, бедняга всему этому верил.

— Прошло шесть лет с тех пор, как мы с ней впервые повстречались. Это произошло в Гавре, во Франции. Я случайно сел за соседний столик у «Фраскати» и сразу влюбился. С ней был тот американец. Я последовал за ней в Канны, в Трувиль, в Монако. Куда бы она ни направлялась, американец следовал за ней. В их отношениях не было ничего неподобающего, но он всюду за ней ходил, как и я, просто, в отличие от меня, был с нею знаком. И я знал, или, по крайней мере, думал, что пока они вместе, у меня нет ни единого шанса ее завоевать. Американец ее явно боготворил, и она, похоже, была к нему неравнодушна, ведь он был красивым малым. Ридинг, так его звали. Я наблюдал за ней издалека в надежде, что однажды пробьет мой час.