Вампирский Узел - [124]

Он говорит:

— Я дождался ночи, Сивилла, и пришел к тебе. У нас есть проблема.

Она отвечает, и ее голос подобен ветру в ветвях олив:

— А ты. Маг, по-прежнему крепок и бодр.

— Я заплатил страшную цену. — Он улыбается, и теперь Карла видит, что он вампир. Потом он замечает мальчика. Мальчик уже не играет. Он прячется в сумраке, ибо никто из смертных не должен входить в это святилище неочищенным, и не в привычках Сивиллы обращаться к незваным гостям напрямую, разве что только за тем, чтобы бросить проклятие.

— Кто этот мальчик? — говорит Маг. — Я услышал его голос еще снаружи. Он и привлек меня сюда, к тебе. Этот мальчик поет, как Орфей.

— Он мое маленькое сокровище, — отвечает Сивилла. — Я купила его у пиратов, когда он был совсем маленьким. Он из какой-то далекой варварской страны.

— Мальчик. — Голос у Мага густой и темный, как дорогое красное вино. Карле он кажется смутно знакомым. — Задай ей вопрос. Который ей все задают.

— Какой вопрос? — не понимает мальчик.

— Ба! Ты не читал Петрония?

— Нет, domine.

— Он умер не так давно. В правление Нерона. На площади перед Флавиевым амфитеатром [30].

Мальчик вдруг понимает. Он даже не говорит — он выпевает на греческом, обращаясь к женщине за стеклом:

— Sibyla, ti theleis? Чего ты хочешь, Сивилла, чего желаешь?

Надтреснутый голос, приглушенный толщей стекла:

— Не насмехайся надо мной, старик! — А потом, почти неслышно, она отвечает: — Apothanein thelo.

— Я хочу умереть. — Мальчик зачем-то переводит ее ответ на латынь, хотя нужды в этом нет.

— Я тоже, — тихо говорит Маг, и Карла вдруг понимает, что они с Сивиллой — давние друзья. Может быть, они дружат уже целую тысячу лет, может быть, очень давно, когда мир был еще молодым, они даже были любовниками. Маг — жрец Ахурамазды, живого огня. — Но теперь, — продолжает он, — я, кажется, знаю, что делать. Тысячу лет я изучал свет и тьму, и серые сумерки между светом и тьмой, эту тонкую полоску ничейной земли, где существует все, что доступно нашему пониманию. Я знаю, как снять с нас проклятие, Сивилла Куманская.

Он обнажает меч. Мальчик кричит. Это — немыслимое святотатство. Маг отрывисто говорит:

— Ни звука, мальчик! Ты идешь с нами. У храма ждет колесница. А теперь помоги мне перерезать веревки и снять бутылку.

— Ты оскверняешь священное место… — Мальчик умолкает на полуслове. Он думает: меня изобьют, а потом продадут в латифундию [31] и уморят там до смерти работой…

— Подними ее.

Он должен слушаться. Она легкая — как его кифара. Он был уверен, что от нее будет пахнуть прогорклым — так пахло от всех стариков, приходивших в пещеру, даже от богатых и знатных римлян, натиравшихся розовым маслом, — но от нее пахнет гвоздикой, а ее тонкая, как пергамент, кожа удивительно мягкая на ощупь. Он берет ее на руки и выносит из дальней пещеры.

Стражники в первой пещере — в преддверии — либо мертвы, либо опоены сонным зельем. Где-то снаружи ржут кони. Он не помнит, что там — за пределами этой пещеры. Он даже не помнит, что он вообще там бывал. Он идет следом за Магом. Он не думает за себя — он делает то, что ему прикажут, как и пристало рабу.

Выход наружу скрыт фигурным фасадом из коринфских колонн. Они проходят под аркой ворот, и ветерок шевелит его волосы. Он потихонечку кашляет. Маг смеется.

— Колесница.

Старик и мальчик вдвоем водружают старуху на колесницу. Она закрыта какой-то тонкой и мягкой тканью. Даже в такой темноте он различает яркие расписные узоры, оттененные позолотой… работа сицилийских мастеров.

По-прежнему прижимая к себе Сивиллу, мальчик усаживается в уголке колесницы. Из открытого сундука, под завязку набитого драгоценностями, падает золоченый кубок. Мальчик боится, что сейчас его будут бить, но Маг только смеется. Может быть, он будет добрым хозяином.

Кони трогаются с места.

Маг говорит, обращаясь к мальчику, который не смеет поднять глаза:

— Ты такой молчаливый, мальчик. — Он оборачивается к вознице, суровому, нахмуренному нубийцу, у которого вырван язык, и объясняет, как выехать к главной дороге. Мальчик по-прежнему молчит. — У тебя есть имя, прекрасный певец?

— Нет, domine.

Ибо имя, данное в храме Сивиллы, священно. Оно — для богов. Не для смертных.

— Не бойся, kale mou, мой прелестный. — Маг легко переходит на греческий, как это принято у людей образованных (Карла, которая теперь стала отблеском позолоты на крышке сундука с сокровищами, без труда понимает, что он говорит; но его мысли по-прежнему скрыты глухой стеной). — Я не сделаю тебе больно… пока. А когда я все-таки сделаю тебе больно, за это будет такая награда, которую ты не в силах даже вообразить.

Сивилла тихонечко усмехается.

— Не смейся, подруга, — говорит Маг. — Мальчик нам нужен. Без него ничего не получится. У меня есть план. Сивилла:

— Я не верю в какие-то планы. Мои размышления о вечности не принесли никаких озарений. Прошлое, настоящее, будущее… все только горечь.

— Нет, Сивилла, — возражает ей Маг. Колесница как раз выезжает на мощенную камнями дорогу. — Я нашел способ, как обмануть вечность. У нас с тобой будет то, что есть даже у этого милого мальчика… величайший из всех даров. Мы с тобой станем смертными.