Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - [542]

Но в течение того дня по всему миру воспламенились те, кто пьет кровь, при этом самые старые из них только испытали боль и потемнели. Моему возлюбленному Эрику тогда была тысяча лет, мы вместе жили в Индии, в течение этих нескончаемых часов он получил серьезные ожоги. Понадобились огромные вливания моей крови, чтобы излечить его. У меня самой всего лишь побронзовела кожа, и, хотя я страдала от боли много ночей, выявился любопытный побочный эффект: мне стало проще появляться на людях.

Через много веков, устав от своей бледной кожи, я намеренно сожгла себя на солнце. Возможно, я это повторю.

Но в первый раз это представляло для меня тайну.

Мне нужно было выяснить, почему во сне я видела огонь и слышала крики погибших, почему остальные созданные мной возлюбленные дети умерли столь страшной смертью.

И я предприняла путешествие из Индии в Египет, который навсегда остался для меня ненавистным местом. Тогда-то я и услышала о Мариусе, молодом римлянине, чудом избежавшем огня, который пришел и похитил Мать с Отцом, чтобы отвезти из Александрии туда, где никто не сможет сжечь их – или нас – снова.

Найти Мариуса было несложно. Как я вам объяснила, в первые годы мы не могли услышать друг друга. Но по прошествии определенного времени мы начали слышать тех, кто был помоложе, точно так же, как и людей. В Антиохии я обнаружила дом Мариуса – истинный дворец, где он вел образ жизни римского богача, хотя и охотился на ночных улицах за человеческими жертвами.

Он уже сделал бессмертной Пандору, которую любил так, как никого и ничто другое в этом мире. А Мать с Отцом он поместил в изысканном убежище с мозаичными полами, созданном собственными руками из каррарского мрамора; там он возжигал им благовония, как в настоящем святилище, будто бы они действительно были богами.

Я ждала своего часа. Они с Пандорой ушли охотиться. И я вошла в дом, отперев внутренние замки.

Я увидела Мать и Отца, потемневших, как я сама, но прекрасных и безжизненных, словно тысячу лет назад. Он посадил их на троне, и так они просидели еще две тысячи лет, о чем всем вам известно. Я подошла к ним, дотронулась до них, ударила. Они не шевельнулись. Потом я произвела проверку с помощью длинного кинжала. Я пронзила кожу Матери, которая превратилась в такой же эластичный покров, как у меня самой. Я пронзила бессмертное тело, одновременно неуязвимое и обманчиво хрупкое, и мой клинок вошел прямо ей в сердце. Я рубанула слева направо, но потом остановилась.

На миг из раны полилась ее вязкая и густая кровь, на мгновение сердце перестало биться, но порез начал затягиваться, и пролитая кровь затвердела на моих глазах, словно уголек.

Но самое главное – я почувствовала тот момент, когда сердце не могло больше накачивать кровь, у меня закружилась голова, я почувствовала мимолетную потерю связи с миром, слабый шепот смерти. Не сомневаюсь, что это почувствовали все, кто пьет кровь, во всем мире, – наверное, молодежь ощутила это сильнее, скорее как удар, сбивший их с ног. Ядро Амеля до сих пор обитало в ней, ужасные сожжения и кинжал доказали, что в ее теле навеки заключен источник жизни всех тех, кто пьет кровь.

Если бы не это, я убила бы ее. Я бы отрезала ей руки и ноги, ибо никакое время не в силах было охладить мою ненависть – за то, что она сделала с моим народом, за то, что она разлучила меня с Мекаре. Мекаре – моя вторая половина. Мекаре – мое собственное «я».

Как было бы потрясающе, если бы века научили меня всепрощению, если бы душа моя открылась для понимания всей несправедливости, причиненной мне и моему народу.

Но поймите, что с веками к совершенству движется только душа человеческая, с каждым годом любить и прощать учится лишь человеческая раса. Я же навеки прикована к прошлому цепями, которых не разорвать.

Перед уходом я стерла все следы моего поступка. Часа два не сводила я глаз с двух статуй, двух злодеев, которые в давние времена уничтожили мой народ и причинили страшное зло мне и моей сестре и которые познали в ответ такое же зло.

«Но в конечном счете ты проиграла, – сказала я Акаше. – Ты со своими солдатами и их мечами. Ибо моя дочь Мириам выжила и вынесла в будущее кровь моей семьи и моего народа. Возможно, для тебя это ничто, зато для меня – все».

Я сказала правду. Но я перейду к истории своей семьи через несколько секунд. Пока что я хочу сказать, что единственная победа Акаши состояла в том, что мы с Мекаре так больше и не встретились.

Как я уже сказала, ни разу за все время странствий не нашла я ни мужчины, ни женщины, ни того, кто пьет кровь, которому довелось увидеть Мекаре или услышать ее имя. В разные времена бродила я в поисках сестры по всем странам мира. Но она ушла от меня, словно ее поглотило великое западное море, а я чувствовала себя половиной существа, тянущейся к единственному, что может вернуть мне целостность.

Но в первые века я знала, что Мекаре жива, периодически, как любой из близнецов, я чувствовала страдания второго близнеца, в мрачные, похожие на забытье минуты я испытывала необъяснимую боль. Однако такая связь характерна для близнецов-людей. По мере того как затвердевало мое тело, как человек во мне таял, а над ним довлело это более властное эластичное бессмертное тело, я потеряла простую человеческую связь с сестрой. И все же я твердо знала, что она жива.