Вампир - [12]

— И многие из них, напившись вашей крови, становились ведьмаками?

— Вы один. Остальные умирали, почти сразу. Паралич мышц, паралич сердца, судороги, смерть. Оставляя вас на кладбище, я был уверен, что вы умрете до рассвета. У меня нет никаких идей относительно причин вашего преображения. Может быть, вам они известны: насколько я понимаю, окончание метаморфоза процесс духовный, а не физический.

— Считается, что у вампиров нет души. Или что она проклята.

— Это ошибочное мнение. В любом случае, для меня ваше преображение загадка. Я даже не знаю, как вы отнеслись к нему.

— Трудно сказать. До конца я поверил в него, только когда увидел свое отражение в зеркале, а это было всего три дня назад. Я три с лишним месяца провел на солнце, полюбил прекрасную девушку, убил пятерых… скажем так, собратьев. Но это не главное. Видите ли, мистер Регис, самое худшее в существовании сотворенного, как вы говорите, вампира — не необходимость убивать, не страх солнца, не одиночество — к этому можно привыкнуть, — а постоянное напряжение. Я никогда не спал трижды в одном и том же месте, никогда не охотился в одном и том же районе два раза подряд. Приходится помнить долготу ночи в зависимости от времен года, лица, имена, события, следить за изменениями в языке, за политикой, за множеством всяческих мелочей. Я люблю драгоценности, но коллекционировать их опасно. Любое постоянство опасно для вампира, оно дает возможность его выследить. У меня великолепная библиотека, но до недавних пор я был лишен возможности держать ее в своем доме. Я не мог свободно путешествовать, потому что человек, полностью подчиненный вампиру, его преданный слуга — к несчастью, миф. За триста семьдесят лет я совершил всего три поездки: одну — из Испании в Англию, две из Лондона в Париж и обратно. Я был вынужден жить в Лондоне, потому что это самый большой город Европы, а в большом городе проще охотиться, но я не очень люблю Лондон, здесь слишком влажно. Все это очень утомительно, и я прекрасно понимаю, почему так мало вампиров доживает хотя бы до двухсот лет. Усталость приводит к безразличию, безразличие — к смерти. Хотя после определенного возраста мы становимся более устойчивы к свету и серебру, мало у кого хватает сил дождаться. Возможно, я бы так или иначе умер в скором времени, мне же почти четыреста лет. А теперь меня оставило это постоянное напряжение, этот кошмар: целую вечность посвятить охоте! Хотя, возможно, теперь я смертен.

— Многие путают бессмертие и долгожительство. Например, люди считают бессмертными тех, кого помнит, скажем, пять поколений подряд. Это даже смешно.

— А вы бессмертны?

— Физически — нет. Мне пятьсот десять лет, я рассчитываю прожить еще около четырехсот. Средний возраст моей расы — от восьмисот до тысячи лет. Конечно, мы формировались в не столь быстро меняющемся мире, как этот, но я давно живу с людьми и привык адаптироваться. Кроме того, смерть тела меня мало беспокоит: я живу не в первый и не в последний раз, как, впрочем, и вы. Между прочим, в тех краях, где убеждены в реинкарнации, сотворенных вампиров почти не встречается. А вот в христианских странах вампирская традиция куда как крепка.

— Так вы буддист?

— Нет. Каким образом лондонские вампиры могли вас выследить?

— Трудно сказать, я ведь не оставил никого, чтобы расспросить. Я думаю, они просто следили за моим домом и слышали, куда мы с Беатриче собрались, ведь я был неосторожен. У них ушел почти месяц на то, чтобы добраться до Лох-Сторка и освоиться там, но все же им это удалось. При современных средствах сообщения это не так уж сложно даже для вампира. Конечно, им пришлось нелегко: Груммар так боялся меня, что приволок половину своих птенцов, а пять вампиров — это не один вампир. Но они смогли, и я их не почуял.

— Груммару это мало помогло. Скверный характер?

Эрик кивнул.

— Кстати, я думал о том, чтобы разыскать того, кого укусил, но вряд ли мне бы удалось это.

Регис не ответил. Его уже не было в комнате. Носферат или кто-то еще, умением бесшумно исчезать он владел в совершенстве.

Действие бальзама почти закончилось. Большинство свечей догорело. Угли в камине подернулись пеплом.

— Час Быка, — сказала Беатриче, внезапно материализовавшаяся в кресле, которое только что покинул ее отец.

— Ты тоже так умеешь?

— Только если папа где-то поблизости. Я очень немного вампир. Папа не слишком поддерживал эти мои наклонности.

Эрик кивнул.

— Большинство того, о чем он говорил, вступало в вопиющее противоречие с моим воспитанием и образованием, и в то же время я слишком верю тому, что он прав, чтобы спорить. Сердцем чую, — и Эрик усмехнулся, показав клыки.

Беатриче свернулась клубочком, положила голову на подлокотник. Влажные черные волосы волной легли на ковер.

— Основа существования и ведьмака, и вампира — интуиция. А логика — только болезнь сознания. Я бы хотела пойти с тобой, когда ты станешь охотиться на вампиров.

Эрик ответил не сразу.

— Ты едва не погибла всего три дня назад. Я бы не хотел отвлекаться на твою защиту.

— Я сломала руку французу и несколько ребер Груммару, будучи связана. Если бы не мое серебро, вся пятерка сгинула бы еще до твоего приезда.