Вам вреден кокаин, мистер Холмс - [2]

Во всяком случае, я получил достаточно подтверждений подлинности рукописи, которую и посылаю тебе с тем, чтоб ты мог распорядиться ею по своему усмотрению. Ты ведь сам из породы таких, как Шерлок, и сообразишь, что делать. Если из всего этого кто-нибудь выйдет — доходы пополам!

С наилучшими пожеланиями

Генри.

P.S. Винни говорит, что мы должны взять ее в долю, — ведь именно она нашла рукопись.

P.P.S. Оригинал мы оставляем себе. Попробуем продать его с аукциона Сотби.

Подлинная ли, поддельная ли, рукопись нуждалась в обработке. Разрешить трудности, с которыми я столкнулся, пытаясь разобраться в неизвестном тексте Ватсона, было делом ничуть не менее сложным, чем подготовить к изданию полное собрание сочинений Плутарха. Я вступил в обширную переписку со специалистами по Шерлоку Холмсу; всех их не перечесть. Они оказали мне неоценимые услуги: каждый старался помочь советом, комментарием или анализом находки.

То, что эта книга увидела свет, во многом их заслуга, и единственной наградой им может быть лишь она сама.

С их помощью я отредактировал рукопись, постаравшись сохранить в первозданном виде все, что только возможно.

По неизвестным причинам Ватсон (насколько я понимаю) так и не собрался привести рукопись в порядок. Вполне возможно, помешали или превратности войны, или же его собственная кончина. Поэтому, готовя рукопись к печати, я старался действовать так, как, мне казалось, поступил бы сам доктор Ватсон. Во-первых, я вычеркнул все лишнее. Пожилые люди склонны повторяться, и, хотя память доктора Ватсона не подводила, он все же по мере диктовки снова и снова возвращался к наиболее значительным подробностям. Таким же образом я поступил со всеми отступлениями, не относящимися к делу, — мысль его время от времени уходила в сторону и погружалась в события других лет. (Эти воспоминания сами по себе не лишены интереса, и я собираюсь включить их в последующие издания в качестве приложения.) Памятуя о том, что ссылки внизу страницы отвлекают читателя, я старался избегать их насколько возможно. В тех случаях, где они совершенно необходимы, я стремился сделать их как можно проще и понятнее.

В остальном я оставил все как есть (доктор Ватсон — опытный рассказчик и не нуждается в моей помощи, за исключением тех случаев, когда я поддался соблазну подправить тот или иной неловкий оборот, сам доктор, несомненно, сделал бы это), все в точности так, как было записано с его слов.

Николас Мейер

Лос-Анджелес

30 октября 1973 г.

Вступление

Многие годы я имел счастье быть свидетелем уникальной работы моего друга мистера Шерлока Холмса по целому ряду расследований, которыми ему приходилось заниматься в качестве частного сыщика, а также иногда оказывать посильную помощь и вести летопись событий. По сути, в 1881 году[2], когда я описал наше первое совместное дело, мистер Холмс был, как он сам говорил, единственным в мире частным детективом. Впоследствии положение существенно изменилось в лучшую сторону, и сегодня, в 1939 году, сыщики-консультанты процветают во всех цивилизованных странах, сотрудничая с полицией или действуя в одиночку. С удовольствием должен отметить, что многие из них используют способы и приемы, которые мой друг разработал очень давно, — хотя и не все достаточно благородны, чтобы отдавать должное его гению.

Как я всегда старался подчеркнуть, Холмс жил уединенно. В некотором отношении его стремление к одиночеству было даже эксцентрично. Он всегда казался холодным, суровым и отрешенным от мира сего — только думающей машиной, неподвластной прозе повседневной жизни. В действительности этот образ был полностью делом его собственных рук. Однако Холмс вовсе не старался заставить думать о себе подобным образом ни своих друзей, которых у него было немного, ни своего биографа. Он стремился убедить в этом прежде всего самого себя.

За те десять лет, что прошли со дня его смерти, у меня было достаточно времени поразмышлять над особенностями его личности и прийти к выводу (я всегда это безотчетно понимал), что Холмса обуревали самые обыкновенные человеческие страсти.

Открытость чувствам была одной из сторон его натуры. Он всячески старался их подавить, прилагая неимоверные усилия. Несомненно, Холмс считал чувства излишней роскошью, слабостью и был убежден, что они могут помешать точности, требовавшейся в его профессии, а этого-то он ни в коем случае не хотел допустить. Не переносил сентиментальности, лишь в редких случаях позволяя половодью чувств захлестнуть себя. Это производило очень сильное впечатление. В такие минуты стороннему наблюдателю могло показаться, что сумерки вдруг озарила вспышка молнии.

Но все же таким всплескам чувств, всегда неожиданным и потрясающим всех и его самого, Холмс предпочитал другие средства из своего огромного арсенала (неважно, признавал он это за собой или нет), которые применял с единственной целью — снять душевное напряжение, если оно становилось просто невыносимым. И когда, несмотря на его поистине железную волю, он не мог совладать с чувствами, то либо прибегал к сложным и отнюдь не ароматным химическим опытам, либо мог часами импровизировать на скрипке (я уже много раз восторгался его музыкальными способностями), либо вдруг принимался украшать стены нашей квартиры на Бейкер-стрит пулевыми отверстиями, обычно образующими инициалы королевы Виктории или другой знаменитости, которая в то время занимала его беспокойный и неутомимый ум.