Вам решать, комиссар! - [11]

Вардайнер следил за своей женой, мелькавшей в лучах прожекторов. Двигаясь с непринужденной элегантностью, та счастливо улыбалась.

— Анатоль Шмельц уже Сотворил столько зла, что с этим пора кончать.

— Прошу вас, Вардайнер, мы уже столько лет работаем вместе, к обоюдному удовольствию, но никогда еще здесь одна газета не нападала в открытую на другую, даже между строк.

— Значит, мы нарушим эту традицию.

— Вам нужно как следует подумать, — испуганно взмолился Бургхаузен. — Добром это не кончится.

* * *

— Надеюсь, не помешал? — спросил комиссар Циммерман, успевший вернуться в театр. Испытующе оглядел подчиненных. — Как кофе? Вы уже закончили все дела?

— Всего-то по чашечке, — пытался убедить его фон Гота. — К тому же это отчасти входит в наши служебные обязанности. Могу я угостить вас, комиссар?

— Я мог бы истолковать ваши действия как попытку подкупа непосредственного начальника, — проворчал Циммерман, — но к вашему случаю, коллега, это не подходит. У вас больше денег, чем вы когда-нибудь сможете заработать у нас. А меня нельзя подкупить никогда и ничем. Поэтому — двойную порцию.

Когда Циммерман пригубил кофе, Фельдер, как бы мимоходом, его спросил:

— Это Хорстман? Циммерман кивнул.

— Жена опознала его. Кажется, на нее это очень подействовало. Пришлось передать ее под опеку нашей сотруднице.

Всем было понятно, что означает эта забота Циммермана. Теперь Хельга Хорстман под охраной и заодно под присмотром. В ближайшее время им будет известно о каждом ее шаге.

— А что имеете мне сообщить вы? — продолжал Циммерман.

Ассистент фон Гота поспешил удовлетворить любопытство шефа:

— Хорстман как главный репортер «Мюнхенского утреннего курьера» подчинялся непосредственно шеф-редактору Шмельцу. Но ответственность за издание газеты несет Вольрих. Он большой приятель как Хорстмана, так и — особенно — его жены. За издательство в целом отвечает директор Тириш.

— Все поименованные в данный момент восседают в так называемом колбасном подвальчике, — добавил Фельдер.

Циммерман отодвинул чашку в сторону.

— Ладно, пойдем посмотрим на них поближе. Разрешаю вам внеплановые расходы — по литру пива, но выпить только половину. И к нему — белой колбасы сколько душе угодно, но не больше семи кусочков!

* * *

Из дневника комиссара криминальной полиции в отставке Келлера:

«В ту ночь меня беспокоило поведение моего пса, который не находил себе места, и отсутствие обычного звонка от Циммермана. Я позвонил ему сам и узнал, что Циммерман расследует гибель какого-то журналиста, что к делу он подключил всех свободных сотрудников своего отдела и что сам он в Фолькс-театре.

Значит, не случайно я в тот вечер занимался проблемой пар, замешанных в уголовных преступлениях. Но, собственно, что такое случай?

В своей работе я сосредоточился на такой проблеме: пара людей в уголовном деле может выступать прежде всего в связке преступник — жертва, и эта связь основана на полной противоположности их позиций. Но есть ведь пары, стоящие на одной позиции, — пары преступников, например, мать — сын или реже отец — дочь. Зато преступления с участием супружеских пар выступают в невероятном множестве вариантов. И в этих преступных парах обычно сильна зависимость одного партнера от другого. Источником такой зависимости может быть телесное или душевное порабощение одного другим, проблемы их совместной жизни, взаимная преданность и даже преклонение.

И интересно, что в отношениях любой преступной пары скрывается такое напряжение, часто проявляющееся в болезненной тяге уничтожения себя самого и партнера. И почти то же оказалось мотивом и движущей силой всех событий в этой проклятой истории».

* * *

Наблюдения и догадки, высказанные чуть позже журналистом и литератором Карлом Гольднером:

— Происходящее в колбасном подвальчике напоминало вторжение. Люди из «Мюнхенского утреннего курьера» образовали замкнутую компанию за одним из столов. У другого, где сидел и я, компания была смешанная. Вошедшая троица выглядела чертовски решительно, отчасти потому, что один из них словно только что покинул сборище сливок общества, а второй показался мне вылитым нашим профсоюзником. Он остался на страже у входа.

А тот, который их всех привел, был крупным мужчиной с испытующим холодным взглядом. Это была первая моя встреча с Циммерманом и, как оказалось, не последняя. После одной из них я даже угодил за решетку, правда, после следующей вышел оттуда.

«Начнем с Вольриха», — услышал я слова Циммермана, и звучали они достаточно грозно.

Ассистент фон Гота деликатно и незаметно пригласил Вальдемара Вольриха за стол Циммермана. Присутствующие вряд ли что-нибудь заметили.

«Вы знаете Хорстмана, не так ли?» — спросил напрямую Циммерман, едва Вольрих успел присесть. «Да, разумеется». — «И его жену тоже?» — «И ее, — согласился Вольрих, но тут же запротестовал: — Послушайте, это что, допрос? Со мной такие штучки не пройдут, в уголовном кодексе я разбираюсь не хуже вас». — «А откуда такие удивительные познания, осмелюсь спросить?» — «Некоторое время я был репортером уголовной хроники, — сообщил Вольрих. — Меня вы на лопатки не положите, комиссар Циммерман». — «У меня и в мыслях такого не было, — спокойно сказал комиссар, выведя этим Вольриха из себя. — Наоборот, ваши знания пойдут только на пользу нашей беседе. Тем лучше вы поймете, что означает смерть человека. Тем более насильственная. Что вы на это скажете?» — «Смерть? — севшим голосом повторил Вольрих. Лицо его покрыла восковая бледность. Излишества этого вечера явно даром не прошли, он сразу потерял всю спесь. — О ком вы?» — «Это вы знаете не хуже меня, — неумолимо отрезал Циммерман. — Мой коллега фон Гота с удовольствием побеседует с вами подробнее. А я пока вас оставлю».