Вам хорошо, прекрасная маркиза? - [21]

– Все хотела спросить, Екатерина, – обратилась ко мне Фаина, пока ее обслуживала Луша. – Как вы познакомились с Артуром?

Ого! А мы не успели об этом договориться. Упустили такой важный момент.

– В метро, – брякнула я.

А что, я там со многими парнями знакомилась. У меня такое доверчивое лицо, что ко мне постоянно обращаются гости города. И пока я доходчиво и подробно объясняю, как доехать до памятника Маяковскому, парни просят номер моего телефона…

– В метро?! – поразилась Фаина.

– Кэт шутит, – поспешил вставить Давыдов. – Мы познакомились в театре.

– В театре?! – я поразилась такому простому выходу из положения.

– Да, – поддержал меня Заславский, окрыленный тем, что может говорить правду. – В моей гримерке!

– Артур, – радостно пропела мачеха, – что ты делаешь в чужих гримерках?! И почему она ваша? – это уже вопрос на засыпку Заславскому. – Вы же маркиз и что-то там.

– Моя гримерка, – принялась я объяснять, – выкуплена папой на весь сезон.

– Надо же, – поджала губы Фаина, – я думала, что можно выкупать только ложи.

– Вы ошиблись, – понесло меня. – Теперь можно выкупать все: вешалки, гардеробную, буфет, туалет и даже авансцену! Занавес у нас приобрели на парочку сезонов профсоюзы. Сами понимаете, главное в театре это занавес, его шить долго, тяжело и муторно…

– Кэт шутит, – сухо произнес Давыдов.

– А что, – воодушевился Дуло, – я бы буфет выкупил!

– Это не спасет отца русской демократии, – многозначительно вздохнул Заславский.

Для тех, кто не в курсе, – фраза из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова.

– В смысле? – удивился Дуло.

Ну не догонял мужик тонкой иронии Ивана Сергеевича.

– Значит, Екатерина, вы актриса?

– Да, я играю, – кивнула я, а что оставалось делать?

И укоризненно посмотрела на Давыдова. Правила правилами, а об элементарной вещи не договорились!

– Играла, – поправил меня он.

– Неужели?! – явно обрадовалась Фаина. – И в каком театре?

– В разных, – улизнула я от ответа, – всех и не упомнишь. Сейчас дома сижу, другие заботы навалились.

Раз ей так нравится, что Давыдов женат на актрисе, решила я, навру про другое.

– Какие заботы? – продолжала допрос с пристрастием Фаина.

– Детские, – сказала я, мило улыбаясь. – У нас есть дети!

Обломись, Снежная королева!

Над детской темой еще ни одна душа не черствела.

– Дети? Какая прелесть! – улыбнулась Фаина. – И кто же у вас?

– Три мальчика и две девочки, – отчеканила я.

– Странно, – прищурилась Фаина. – Вчера Артур мне говорил, что у вас только четверо детей.

Она что, из гестапо?! Дитем больше, дитем меньше, зачем придираться-то?!

– Все в порядке, Агнесс? – всполошился Заславский и похлопал себя по животу.

Фаина метнула в него настороженный взгляд, но тот уже успел отдернуть руку.

– Один еще не родился, – улыбнулась я довольно. И ласково погладила себя по животу. – УЗИ показало девочку. Но мы этого ребенка уже считаем членом семьи!

– Да-да, как же иначе, – пробормотала Фаина, явно подозревая, что ее где-то надули, но не понимая в чем. – Теперь ты не так одинок, Артур. Впрочем, как и я. Степан Терентьевич, подайте мне пирожное! Заварное, пожалуйста.

– И мне! – подхватила я. – Стол такой огромный, что не дотянуться.

– Вам нельзя, – заявила Фаина. – Там крем с консервантами. И вчера, – она снова прищурилась, – вы пили шампанское!

Здрасьте, приехали.

– В свете последних научных изысканий, – сказал Заславский, – гениальные умы пришли к выводу, что шампанское оказывает благотворное влияние на беременный организм.

– Что вы говорите!

– Оказывает, – кивнул Давыдов, – это точно. Пузырьки воздуха, проникая в этот обремененный явно не интеллектом организм, устремляются прямо к мозгу, активируя его деятельность. Правда, когда мозгов нет, то активируется другая функция…

– Это не в моем случае, – я растянула улыбку, хотя хотела убить его.

И потянулась за пирожным сама.

Бряк! Со стола на пол под моим локтем слетела чашка.

– Любимая чашка Олега Васильевича! – вскрикнула Фаина.

Разумеется, чашка разбилась. Олег Васильевич, царство ему небесное, что, перевернулся от этого в гробу? Чего орать, как ужаленная?! Если б я умерла, мне было бы все равно, кто и почему бьет мои чашки. Да и особо ценных у меня нет. Хотя та, с надписью «Катюха, жизнь твоя непруха», мне всегда нравилась. Ее парень подарил, перед тем как сбежать к моей подруге. Я б ее разбила, но она была как пиалка, в ней быстро чай стыл. У меня вообще парни были хозяйственные: один сковородку подарил на Восьмое марта, другой – на набор ножей разорился, третий – вот на чашку. И как-то спокойно я ко всему этому относилась. Впрочем, и к ним относилась спокойно, не так, как к Давыдову. Вот они и сбегали.

И началось: Луша забегала, Степан Терентьевич засуетился, даже молчавший все это время Костик встал, чтобы наблюдать за происходящим. И я поняла, что ничего не потеряла от его отсутствия вчера вечером. Студент явно служил декорацией, такова участь всех бедных родственников. Когда все, наконец, угомонились, я вздохнула с облегчением.

– Ты никогда не ценил отца, – внезапно заявила Фаина, обращаясь к Давыдову.

С чего она это взяла? Он тоже должен был суетиться возле осколков?!

– Тебе глубоко наплевать на все, что связано с ним!