Вам хорошо, прекрасная маркиза? - [2]

Я любила торчать за кулисами и наблюдать не за игрой актеров, а за тем, как на них смотрятся мои костюмы. Вообще-то я хорошо шью. Крою тоже сама. Всему этому меня научила бабушка, проработавшая всю сознательную жизнь в ателье женской одежды. Мама науку кройки и шитья постигать не стала, она работала экономистом, но всю жизнь мечтала о сцене. Благодаря ее связям я попала в этот театр. Благодаря Ванде я попала не на сцену в качестве статистки, а в пошивочный цех. Конечно, про цех это я слишком громко сказала. Мы обитали в двух больших комнатах, одна их которых была гардеробной, забитой сценическими костюмами.

Кинув последний взгляд на сероглазого, мучимая догадкой, что же ему на самом деле нужно в нашем средненьком театре, я пошла следом за Вандой. Мне предстояло отгладить костюмы к следующему выступлению. На этот раз на сцене собиралась блеснуть красотой и изяществом форм наша прима. Но не о ней речь.

Если кто-то подумал, что я завидовала ее красоте, то ошибся. Безусловно, я не являла собой образец Музы Микеланджело или красотку Мэрилин Монро, но определенный шарм у меня был. В результате чего к двадцати восьми годам у меня в наличии имелось дважды разбитое сердце, один вялотекущий роман и масса надежд на светлое будущее.

Гримерка Заславского по иронии судьбы располагалась как раз напротив нашего пристанища. Профессионально орудуя утюгом, через полчаса я услышала его зычный бас, от которого дребезжали тонкие стенные перегородки:

– Пшел к черту, Богомольцев! Умри, несчастный! Я все сказал.

Хлопнула дверь, погас свет… У нас всегда гас свет, когда кто-то хлопал дверью. Я не понимала связи между этими двумя явлениями, но она определенно была. На всякий случай отключив утюг, я вышла в коридор. Там, грозно размахивая кулаками в сторону двери Заславского, стоял режиссер Богомольцев.

– Собирай свои манатки и проваливай! – кричал он, обращаясь непосредственно к двери.

Дверь многозначительно молчала.

Увидев меня, Богомольцев едва не задохнулся от ярости, гикнул и понесся вскачь к выходу. На мгновение в коридоре воцарилась зловещая тишина. Я испуганно прислушалась, не раздастся ли щелчок курка пистолета. Заславский грозился покончить жизнь самоубийством, если его выставят из театра. Мне было б его жаль.

Я постучалась к нему.

– Изыди, сатана!

– Это не сатана, Иван Сергеевич, это я, Катерина.

– Катерина? – трагически простонал актер. – Тогда входи!

Мужчины довольно непредсказуемые создания, я это знала. Но каждый раз сомневалась. Вот и уволенный Заславский представлялся мне стоящим у окна с приставленным к виску пистолетом. Наяву он сидел в кресле и наливал себе водки в большой граненый стакан.

– Может быть, не надо? – тоскливо поинтересовалась я, собираясь начать успокаивать человека.

– Надо, Катя, надо, – тоном Гамлета произнес Заславский и поднес стакан ко рту.

И тут в дверь постучали.

Интеллигентно так постучали, можно сказать, что поскреблись. Мы с Иваном Сергеевичем напряглись. В нашем театре так никто не мог просить разрешения войти. Значит, гость был пришлый, не от мира сего и, чем черт не шутит, вполне возможно – поклонник Заславского. Давненько их не было у старого актера. В таком случае можно было привести Богомольцева и ткнуть поклонником в его наглую морду, указав, как народ любит и ценит Ивана Сергеевича.

– Все хорошо, прекрасная маркиза, – пропел Иван Сергеевич, подмигивая мне.

– Дела идут, и жизнь легка, – подпела ему я.

Мы переглянулись, и я толкнула дверь, открывая ее.

Каково же было мое удивление, когда на пороге показался сероглазый!

Неужели я обманулась насчет великих талантов Заславского?! Этот симпатичный проницательный парень приходил на спектакли ради Ивана Сергеевича?! Давно пора научиться разбираться в людях, мир на самом деле не так жесток…

– Добрый вечер, – сказал сероглазый и приподнял бровь, глядя на меня.

– И вам того же, – хмыкнула я, стараясь не волноваться.

Есть у меня такая глупая привычка. Если мужчина мне нравится, то я начинаю краснеть, бледнеть и даже дрожать. Но если мне все равно, какие у него глаза, то ничего подобного не происходит.

– Давыдов, – представился он, протягивая руку Заславскому.

– Заславский, – пожал ее тот.

– Очень приятно.

– Весьма признателен.

Мужчины, они такие… мужчины.

– Я хотел бы поговорить с вами на довольно щекотливую тему, – начал Давыдов и покосился на меня.

– Баронесса! Пошла вон!

Смотрели оперетту Иоганна Штрауса-сына про летучую мышь? Так вот эта фраза оттуда. И на этот раз она относилась непосредственно ко мне.

– Так нечестно, – заявила я упрямо. – Отсылать меня на самом интересном месте!

– Боюсь, – прищурился Давыдов, – вас мое предложение не заинтересует.

– А вы не бойтесь, – подсказала я ему, – говорите.

– Катерина! – повысил голос Заславский. – Я что сказал? Придешь позже.

Конечно, у меня было чувство гордости и все такое. А еще мне очень нравился Давыдов. Нет, не до такой степени, чтобы я увидела его и сразу безоглядно влюбилась. Но захотелось постоять рядом с ним подольше, вдыхая аромат парфюма для настоящих мужчин. Его еще рекламировали по всем телеканалам. Парфюм, конечно, рекламировали, а не Давыдова. Хотя я б на месте рекламщиков задумалась над этим вариантом.