Валютчики - [6]

Насладившись властью вволю, бугор сурово посмотрел в мою сторону. Я смекнул, что с ним все обговорено.

— Ты можешь выходить и работать в любое время, — начал Призрак. — Хоть с утра, хоть вечером, как пахал до этого. Исподтишка. Ведь я следил за тобой, — он похлопал меня по шее, обернулся назад.

Я увидел начальника уголовки с заместителем. Оба как бы продолжали разговаривать между собой. Валютчики разошлись по местам.

— Денег немного, хотел бы работать по вечерам, — заговорил я. — С утра, и плата как остальным, не потяну. Прошусь без вступительного взноса. Не с улицы пришел.

Просьбу озвучил, обратившись к начальникам положения. Те отвернулись. Призрак снова хлопнул меня по спине:

— Никто ездить не собирается, — оглянулся на хозяев. — Вступительные ты внес на заре приватизации, на ваучерах. Задумал выходить вечером — выходи. Сколько отстегнешь, столько и ладно.

— И все-таки, сколько? — как магнитом развернуло меня назад.

— Все вопросы к нему, — замахали руками оба служителя уголовного розыска — Мы здесь посторонние.

— Назначь оплату сам, потом разберемся, — повысил голос Призрак. — Ты банкуй, деньги никому не помешали. И пиши, пиши.

Гулко хохотнув, он осмотрелся вокруг. Я упрямо нагнул голову:

— Во первых, много вечером не заработаешь. Во вторых, мечтаю о выпуске книги за свой счет. Оттого намерен узнать, сколько придется отстегивать, чтобы, как некоторые литературные тараканы, не пахать на чужого дядю.

— Кто пялится на чужого дядю? — завелся бригадир. — Писатель, следи за метлой. Тебе дают добро, не понял?

— Спасибо за доверие.

— Ступай и паши. Пока. Когда проверю, сколько можно накрутить за вечер, назначу проплату. Ясно?

— Само собой.

— Так кто пашет на чужого дядю?

— Я сказал к слову.

— Услышу про литературных тараканов, язык на сраку натяну, — бригадир перевел дыхание. Дал отмашку. — Свободен.

Сойдя с настила, я влился в нескончаемый людской поток. Сзади послышался дружный смех, в котором проскакивали фразы про тараканов. Понравилось. А меня пронесло, потому что имел я ввиду другое. Не со стороны грабили Красномырдина и иже с ним. Конечно, за движением менял следили отморозки и залетные бандиты. Но из банковавшего по бешеному основного состава трогали редко. Если не считать дерзких налетов с приковыванием наручниками к батареям отопления, как было с Меченым. Или убивали сразу — утром, при выходе на работу, или вечером, по возвращении. В подъездах. Ростов — город южный. Не цивилизованные Германия, Прибалтика, даже не наполовину азиатская Москва. Никто на помощь не позовет. Никто и не выйдет.

Я посмотрел на стрелки часов на похожей на минарет с православной луковкой на вершине, колокольни. Третий час дня. Можно приступать к работе. В окно хлебной палатки выглянула Людмила. Ребят на нашем углу не было, но зная, что Папен банкует внутри ларька, спросил:

— Все разошлись?

— Сидят в палатке, — неспешно ответила Людмила. — Ты сегодня без книг?

— С утра были дела.

— Понятно.

Из-за занавески показался Жан Луи Папен:

— Как прошла аудиенция? — вытирая салфеткой жирные губы, спросил он. — Нашли паритет?

— Отказа не было.

— Работать будешь по вечерам?

— Удобнее. Может, еще чего сочиню.

— Правильно, — поддержал Папен. — Главное, литература, а деньги гавно. Моя в Германию съездила, надо раскручиваться по новой.

Я осознавал, что говорит от фонаря. Деньги для него были все. Мечтал выучить какого из отпрысков от многочисленных любовниц в Кембридже или подобном заведении. На мою защиту встал по личной причине. Мы были почти одногодки, едва не одинакового роста и поначалу почти равного телосложения. Оба седые. С участившимися нападениями я затесался кстати. Папен прогнал метившего к противоположному углу ларька Аркашу. Тот считался конкурентом — деньги водились. С поста уходил незаметно, заметая следы. Я же продолжал торчать до вечера. Казалось, он с базара не исчезал. Зато я ощущал зловонное дыхание отморозков ежедневно, раз в неделю отбиваясь тем, что было под рукой.

К Папену подошли две женщины, торгующие на оптовом рынке одеждой и обувью. Компания скрылась в ларьке. Никто не видит, чем внутри занимаются. Плата за удобства — пара червонцев в день ларечнице. Я расчитывался с клиентом на месте. С книгами продавщицы гнали, пока не заступился хозяин ларька. Сурену я объяснил значение Библии. По своему. Мол, смысл великого творения в том, что людям нельзя говорить правду. Распнут как Христа. Видишь, идет косая на один глаз женщина? Если подойти и сказать об этом, еще о том, что ноги у нее толстые, она может плюнуть в лицо. Или нехорошо обозвать. Это правда? Настоящая правда, дорогой. Еще пример. Твоя дочь, Сурен… Тут я замолкал, потому что на ум приходила дочь моя. Но мы уже поняли друг друга от и до.

Женщины вышли. Выпер пузо Папен. Хотел продолжить разговор, да ко мне подвалила клиентка. Сначала я уловил плотный запах перегара, затем увидел алкашку. Она протянула грязную серебряную цепочку граммов на восемь. Получив червонец, качнулась на кривых каблуках туфель. Папен отошел на свой угол. Из ларька показалась последняя его сожительница Тамара, вместе подались к Буденновскому ловить тачку. Хозяином участка остался я. Клиент не заставил себя ждать. Плотный лысоватый мужчина предложил тысячу долларов. Надо было бежать в рынок, перекидывать баксы богатым валютчикам. Своей капусты пока кот наплакал.