Валтасар - [13]

Самым простым выходом для нее было поскорее выйти замуж. Претендентов — более чем достаточно. Мать была красивая. Но в ту пору она об этом не думала. Молодая, полная жизни, с открытым сердцем.

Похоже, что ее возвращение домой, к отцу на ферму, — проявление неизвестно чем вызванного смирения. Прошло много лет. Свидетелей тех событий — не считая меня — нет в живых. Скорее всего, ее принудил вернуться моральный шантаж со стороны деда, поскольку именно тогда умерла, едва дожив до сорока, его первая жена. Потом дед привел в дом новую супругу. По-видимому, его дочь должна была заменить свою мать во всех домашних делах. Однако она подчинилась первой большой любви и перечеркнула планы деда.

В 1918 году после долгой неволи Польша воскресла, и в Боженчине появилось почтовое отделение. Почта — важное учреждение, и кто-то должен им управлять. Но разве может какой-то молокосос двадцати трех лет от роду обладать необходимым опытом? Или может? Заглянем в биографию отца.

Семья отца

Поромбка Ушевская расположена южнее железнодорожной линии Краков — Тарнув. За железной дорогой местность начинает подниматься, и сама Поромбка лежит уже на взгорье. Деревня тянется вдоль реки, меж двумя довольно высокими и крутыми горами — Боченец и Глодув. Усадьба деда находилась к югу от Глодува, и, если смотреть сверху на костел и дом приходского священника у реки, на другом ее берегу можно было разглядеть каждую деталь и фигурки людей.

В небольшой усадьбе под одной соломенной крышей умещались кладовка, стойло для двух коров, кухня, жилая комната, а через сени — парадная комната, с видом на костел внизу. Только в двух последних помещениях — деревянный пол. В других — пол глинобитный. Снаружи усадьба была выкрашена в бледно-голубой цвет, к ней примыкала проселочная дорога, в палисаднике росли цветы.

В своих самых ранних воспоминаниях я вижу деревенскую усадьбу и себя в возрасте около трех лет рядом с бабушкой. Я любил бабушку, был к ней очень привязан. Маленькая, худенькая, вечно озабоченная, неизменно в завязанном под подбородком платочке. Простая женщина — кажется, она даже не умела читать. В воспоминаниях рядом с домом обязательно возникает костел и на его фоне — ксендз и викарий. И не случайно: дед служил причетником.

Мой дед Игнаций Мрожек и моя бабушка Юлия Мрожек, урожденная Немец, поженились в 1902 году. Мой отец — их первый ребенок. В глубинах памяти сохранилось, что дед служил причетником, но мне говорили, что так было не всегда.

Мрожеки жили в Поромбке Ушевской самое малое со времен Марии Терезы, австрийской императрицы. По крайней мере, так следует из рассказов Игнация, который слышал их от своего отца. Когда-то все они были кметами[20]. Приземистые, но очень крепкие, сидели в корчме, мало говорили и пили до потери сознания. Со временем кметы превратились в простых крестьян, разорились и захирели. Несколько лет Игнаций Мрожек работал в чешских шахтах, затем вернулся в Поромбку и женился. Вот тогда-то приход предложил деду три морга[21] земли под обработку, за что тот обязался служить причетником.

Жизнь причетника тесно связана с костелом. Прежде всего причетник должен печься о святых делах, а уж потом выполнять мирские обязанности. В результате дед работал за двоих, однако за всю жизнь я не слышал от него ни слова жалобы. Он всегда был в хорошем расположении духа. Больше того — я никогда не слышал, чтобы он говорил возбужденно или с раздражением, что было редкостью как в его семье, так и вообще в польской деревне.

Не был он и пьяницей. Под пьянством я подразумеваю привычку глушить себя алкоголем по меньшей мере раз в неделю. Выпить он любил, но это другое дело. Особенно в Рождество, когда поздно возвращался домой после долгого колядования. Все уже спали или притворялись спящими, а он, в белом стихаре, прикрывающем голенища стоптанных сапог, маленький, худенький и лысенький, танцевал в горнице, подпевая себе: «Время танцевать еврею, черт царя уж схоронил». Под «царем» подразумевался «царь Ирод».

Я любил звонить в костеле к Ангелу Господню[22]. Но был слишком мал, и дед сам бил в колокола, а я, ростом еще ниже его, только тянул за веревку.

Мне нравилось ездить вечерами на мельницу в повозке с плетеным кузовом. Дорога вилась близ речки, медлительные коровы постепенно усыпляли меня. Да, коровы, потому что дед — один из самых бедных в деревне — ездил на коровах, а не на лошадях. Зато коров было две.

В этих условиях родились пятеро сыновей и две дочки. Некоторыми из них родители могли гордиться. Анджей, наделенный недюжинной физической силой и не упускавший случая выпить, в будущем остепенился и при поддержке моего отца стал телефонным мастером. Помнится, будучи школьником, я помогал ему с математическими расчетами. Уже когда он вышел на пенсию, оказалось, что ему угрожает инвалидность — прогрессирующая болезнь Бюргера[23]. Тем не менее, он ежедневно выпивал четвертинку, прописанную ему врачом. Умер он без обеих ног. Я любил его больше всех.

Казимеж, о котором мало что можно сказать, в молодости перенес воспаление мозговой оболочки, и его считали дурачком. Я не согласен с этим мнением. Казимеж рано познал несовершенство мира. Он беспрестанно трудился, но всегда в стороне от людей. А когда не работал — исчезал, и никто не мог его найти. Уединение было его главной страстью. Он умер, прежде чем наши судьбы пересеклись.