Вальс сердец - [27]

— Вашим отцом? — насмешливо переспросил он. — Танцевать с отцом значит растрачивать зря свою красоту и изящество.

Это была дерзость. И Пол Феррарис не выдержал:

— Довольно! Моя дочь уже сказала вам, что она танцует со мной.

— А я хочу, чтобы она танцевала со мной! — сказал офицер. — Прошу!

Он протянул Гизеле руку, но она отклонилась назад:

— Благодарю, но у меня нет желания танцевать с вами.

— Зато у меня есть! — настаивал офицер.

Он явно выпил слишком много вина и был настроен агрессивно. Офицер потянул ее за руку, и Пол Феррарис вскочил.

— Как вы смеете прикасаться к моей дочери! Будьте добры убраться отсюда, иначе я буду вынужден вышвырнуть вас вон!

— Вы собираетесь вышвырнуть меня вон? — с издевкой переспросил офицер, не отпуская Гизелу.

На лице Феррариса появилось такое угрожающее выражение, что девушка невольно вскрикнула.

— Я повторяю вам, — прошипел Пол. — Убирайтесь в свою конюшню и оставьте в покое мою дочь.

Офицер неожиданно отпустил Гизелу.

— Я расцениваю это как оскорбление, — сказал он, — и требую удовлетворения!

— Единственное «удовлетворение», на которое вы можете рассчитывать, — это взыскание, если вы не успокоитесь и не будете вести себя прилично. Завтра я доложу обо всем вашему командиру.

— Вы просто уличный фигляр, — нагло произнес офицер. — Как вы смеете говорить со мной в таком тоне! Я требую удовлетворения, и, клянусь Богом, я его получу! Я преподам вам такой урок, что вы запомните на всю жизнь!

Он говорил все громче и громче, и Гизела с ужасом обнаружила, что вокруг уже начали собираться люди, среди которых она увидела других немцев из той же компании. Они выглядели так же непривлекательно, как и их товарищ.

Гизела покраснела и, встав из-за столика, подошла к отцу.

— Папа, прошу вас, уйдемте, — взмолилась она.

— Не так быстро, — сказал офицер. — Мы еще не потанцевали, а я уверен, что вы не откажетесь.

Прежде чем Гизела успела что-то сказать, ее отец воскликнул:

— Я не могу позволить тебе связываться с этим человеком. Мы уходим!

— Только после нашего поединка, — перебил его офицер. — Я требую удовлетворения и надеюсь, вы не настолько трусливы, чтобы отказаться!

Гизела молила Бога, чтобы отец не стал обращать внимания на нападки и они поскорее ушли бы отсюда, но Пол Феррарис уже отвечал:

— Если это все, что вы от меня хотите, я готов принять вызов. Назовите время и место.

Немец захохотал:

— Оказывается, у этого уличного фигляра есть немного смелости. Так позвольте сообщить вам, что мне не нужно назначать вам встречу. Я поколочу вас прямо здесь и сейчас, а потом мы с вашей милой дочкой потанцуем, как я и хотел с самого начала.

— Нет… папа, нет! Вы не должны… этого… делать! — взмолилась Гизела, но замолчала, увидев, что отец ее даже не слушает. Лицо его выражало крайнюю решительность.

— Отлично, — спокойно ответил он. — Мы будем драться. Если я одержу победу, то вы принесете извинения мне и моей дочери!

— Извиняться придется вам! — гневно воскликнул немец. — Разойдитесь, господа, дайте нам место. Я собираюсь поставить этого музыкантишку на колени.

— Пожалуйста, господа, остановитесь! — взмолился управляющий. — Ваше превосходительство, не надо портить веселье!

Но он напрасно взывал сначала к офицеру, потом к Полу Феррарису — они его не слушали.

Гизела онемела от ужаса. Она уже плохо осознавала, что происходит, и будто сквозь туман видела двоих людей, стоящих посреди зала с рапирами в руках.

Немец вернулся к своему столику, чтобы оставить там мешавший ему мундир.

Пол Феррарис, проводив его взглядом, тоже принялся стаскивать с себя фрак. Гизела воскликнула:

— Прошу вас, папа! Не надо! Нельзя драться с таким человеком. Уйдем отсюда! Какая разница… Пусть даже он назвал вас… трусом…

— Разница есть, и очень большая. Я не могу позволить этому мерзавцу, который даже не умеет пить, оскорблять меня!

— Он может вас ранить!

— Возможно, но я все равно должен с ним драться!

— Папа… Пожалуйста!

Но все ее мольбы и уговоры были бесполезны. По выражению глаз отца она поняла, что он не отступит.

Она вспомнила, как отец говорил, что в студенческие годы любил фехтовать.

Но это было так давно, а немец силен и молод. Разве есть у отца надежда одержать победу?

— Папа, нет! — в отчаянии воскликнула Гизела. — Я пойду танцевать с этим господином!

— Неужели ты думаешь, что я позволю этому наглецу прикасаться к тебе? — сказал Пол Феррарис. — Не стоило везти тебя в такое место, но раз уж мы оказались здесь, то и уйти должны с достоинством.

Гизела, несмотря на отчаяние, надеялась, что отца еще можно уговорить уйти, но у нее уже не было возможности поговорить с ним.

Пол Феррарис, стройный и элегантный, в белой рубашке из тончайшего льна, не спеша прохаживался в центре зала.

Владелец клуба пригласил ему в секунданты уже немолодого, солидного человека — без сомнения, значительное лицо.

Гизела осталась за столиком и с тревогой смотрела, как отец разговаривает с секундантом, а с другой стороны зала к ним направляется офицер в сопровождении своих товарищей. Они громко смеялись и шутили.

Без своего великолепного мундира немец выглядел еще непригляднее. Взгляд, который он бросил на Пола, ясно говорил, что он уверен в своей победе.