Валентин и Валентина - [15]

Валентин. Да ладно, Дин, ну тебя!..

Дина. Ну вот, ну! Что я – дурочка, не понимаю! Ну, вы все серьезные, все ребята такие умные, на таких вся земля стоит… А мы-то легкомысленные, мы перебьемся! А? (Танцует, демонстрируя себя.) Дина не урод, Дина не старуха, сейчас мода на таких, понял?

Валентин. Да, ты перебьешься.

Дина. Можете не волноваться! У нас один молодой хирург, Аркадий Иваныч, когда я иду по коридору, в обморок падает. Дина, говорит, Сандро Боттичелли!..

Валентин (смеясь). Ты хоть знаешь, кто такой Боттичелли-то?

Дина. Не волнуйтесь! Купили альбомчик!.. Теперь все всё знают. Вот Нефертити (показывает на стены и полки), вот вам Боттичелли! Есенин – пятитомничек, Марчелло, Ален Делон, а это, между прочим, автограф самого…

Валентин. Пушкина?..

Дина. Дурачок! Муслима! Муслимчика!..

Валентин. Это кто?..

Дина. Муслима не знает! Ну даешь!.. Жизнь, жизнь! Ну, ты совсем жизни не знаешь!..

Валентин. Ох, какой была, такой ты и осталась! В каком это ты классе Африку-то не могла на карте показать? В восьмом?

Дина. В девятом! Но это не важно! Пока вы ее будете тут показывать, я уже туда съезжу, своими глазами погляжу!

Валентин. Не удивлюсь.

Дина. Вот-вот! Аркадия Иваныча как пошлют туда – у нас уже четверых посылали, – и привет!..

Валентин. Ну ладно, Боттичеля, я пойду.

Дина. Сиди, чего ты!

Валентин. Спасибо!

Дина (вдруг). Если бы меня кто так полюбил, я бы не знаю что сделала! Я бы на край света пошла! Вы думаете: Дина дура, Динка легкомысленная, троечница была, троечницей осталась… Эх!..

Валентин. Ну чего ты?..

Дина. Да ничего! А ты… ты радуйся. Что ты уж совсем так.

Валентин (усмешка). Я радуюсь.

Дина. Я вижу… Ладно, ариведерчи, мне завтра к семи…

Валентин. Счастливо. Розу из Болгарии привези, там розы знаменитые.

Дина. Юг! Одно слово!

Валентин уходит. Вбегает в телефонную будку. На другом конце трубку берет Мать Валентины.

Она в очках, халате, с машинописными бумагами в руках.

Мать. Алло! Алло!.. Я слушаю!.. Нажмите кнопочку!.. Женя, Валя! Если это вы, перезвоните! Вам пора домой!

Валентин вешает трубку. Идет к тому месту, где должна быть Валентина. Ее нет.

Холодно. Холодный свет фонарей.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Валентин и Валентина в чужой маленькой комнате. Это комната Катюши, соседки.

Валентина лихорадочно наводит порядок, хотя и без того все, кажется, на месте. Валентин в рубашке, она бросает ему его свитер.

Оба их монолога могут быть обращены друг к другу, но Валентин может обращаться и к кому-то из друзей, скажем, к Бухову, или просто к зрителям.

Он. Я ничего не понимаю! Всю неделю ты потихоньку уносила в портфеле вещички из дому, прятала их здесь, мы оба смеялись, хотя мне, ты знаешь, неприятна была эта конспирация. Вчера ты на все решилась, не пошла домой, послала туда Тамарку, что ты, мол, не придешь ночевать. Мне тоже не понравилось: потому что надо было пойти нам вместе, самим все сказать… Но ладно! Ты решилась, и тебе стало легко, вспомни, какая ты была веселая!.. Ты была прекрасная вчера, смелая, простая, – кажется, никогда я тебя такой не видел. И я прибежал, сказал обо всем маме. И как она реагировала? Она хоть чем-то показала, что ей тоже нелегко? Она просто поцеловала тебя и сказала: ничего не бойся, если решили. Так? И нам было страшно, но весело. И мы еще помчались на концерт, слушали музыку, ты мне купила апельсин в буфете… И я привел тебя в эту комнату. Куда же я мог тебя привести? И что ты теперь мечешься? Ты же знала, куда идешь, ведь так? Ты на минутку испугалась, когда увидела здесь свет, но это горела настольная лампа, для нас… Это мать взяла ключ и все устроила. И даже положила для тебя свою ночную рубашку – самую лучшую, между прочим, какая у нее есть. И вчера у тебя хватило души оценить это, быть благодарной матери… И ты обо всем забыла, вспомни, как ты забыла и ничего не боялась!.. Никто не пришел, никто нас не тронул… Зачем же, а? Ты понимаешь, что теперь уже не кто-то другой, а мы сами можем все испортить? Почему ты стала такой? Что случилось, Валя?

Она. Да-да, все так. Я счастлива и никогда не забуду эту ночь. Но неужели ты ничего не понимаешь? Я думала, что ты и я – одно, что ты все ощущаешь так же, как я, и не надо даже говорить и объяснять. Но, видишь, каких-то вещей и ты не понимаешь, и мне страшно от этого, потому что тогда остаешься одна… Неужели ты не понимаешь, чего мне стоило это «вчера»? Мы перешли Рубикон, как ты сказал, но ты историк, а не вдумался, что ли, в то, что значит перейти Рубикон? А чего мне стоило таскать потихоньку вещи из родного дома? Тебе не нравилось, но что ты мог предложить? Купить мне все новое, все другое?.. И я не могла иначе. Я уже погрязла в этом вранье! Ты сейчас будешь меня презирать, но я не посылала Тамарку, я тебя обманула. Я сама позвонила домой из Концерта, пока ты курил, я сказала, что готовлюсь к зачетам у Сонечки и, может, заночую, а телефона у Сонечки нет. И нарочно дула потом в трубку, как будто телефон сломался… Прости меня! Но я не могла им сказать, не могла, что хочешь со мной делай!.. И думаешь, мне легко было, когда твоя мама меня поцеловала, а я знала, что вру, что я не так пришла! И эта рубашка жгла меня потом как огнем!.. Я хотела тебе сказать правду, но ты был такой счастливый, что я уже не могла, я решила нести эту ложь одна… Ты понимаешь, чего мне стоило быть веселой?.. А этот дом? Эта комната, где стоят твои фотографии, куда мы пробирались на цыпочках? Думаешь, мне приятно? Я за всю жизнь ни разу не ночевала вот так, в чужом месте, а теперь у меня больше нет, больше не будет моей комнаты, моей постели, зеркала, моих вещей, книг, моих детских кукол – ничего!.. Думаешь, это легко? И главное, кто я здесь? Я просыпаюсь в чужом доме, куда каждую минуту могут войти, я боюсь выскочить на секунду даже в коридор – все страшно, стыдно, опасно! Все чужое, чужой запах… Катюша тебя просто любит, она уехала и отдала свой ключ, но, думаешь, я не чувствую ее присутствия, ее взгляда?.. Ужас! Это же ужас, если вдуматься!.. И все это я, все это происходит со мной, с маменькиной дочкой, с бабушкиной Аленькой, с чистюлей, – я же брезгливая, я даже газировку не пью никогда на улице. Бог ты мой!.. Вот что такое любовь, вот она какая, я поняла! Любовь – жестокая и беспощадная вещь, она ничего не щадит, она как пожар на страшном ветру. Она входит в нас словно чума, и нельзя вылечиться. И мы – уже не мы, от нас остается только оболочка: в нас вселился, и размножается, и пирует сумасшедший микроб, который мы бессильны остановить со всей нашей наукой, техникой и мудростью. И если выживешь, излечишься, все равно будешь в шрамах. Где я? Кто я? Разве это я?.. Что это? (Пугается звуков, вдруг донесшихся из-за стены.)