Валентайн - [108]

...глаза...

— Ты кто, мать твою?

— Ты уже не узнаешь меня, Габби? Мы как-то вместе обедали, и четырех месяцев не прошло...

Глаза. Кожа висит окровавленными лохмотьями. Он схватил ее за обе руки. Его руки были такие холодные. Как лед. Как будто он только что вышел из холодильника на бойне.

— Оставь ты свой телефон и посмотри на меня.

— Тебя нету там, в зеркале. И не может быть. Ты... ты...

— Я мертвый только наполовину. Одна половина мертва, вторая — здесь, в зеркале. Смотри! — Он затрясся в беззвучном хохоте... и вдруг развернулся, чтобы она смогла увидеть его со спины... но спины у него не было... он был как будто разрезан надвое... ровный продольный разрез... Габриэла видела его внутренности... видела, как колотится его сердце, как раздуваются половинки легких, словно налитые кровью воздушные шарики. Там, где должны были быть ягодицы, были лишь мышцы, сочащиеся густой темной слизью на поверхность зеркала.

— Уходи! — закричала она. — Тебя нет! Ты мне мерещишься! Это все от таблеток...

Существо в зеркале опять повернулось лицом к Габриэле. Оно смотрело ей прямо в глаза, и его взгляд завораживал — не отпускал. Она едва замечала, что он совсем голый, и его эрегированный член торчит наружу из зеркала. Он держал ее так крепко, что у нее онемели руки... но эти глаза... они притягивали к себе... она поднялась с кровати — не понимая, что делает, — и не только потому, что руки этого существа, половинки человека, тянули ее к зеркалу с неодолимой силой, но еще и из-за какой-то странной тоски... тоже неодолимой...

...вдалеке раскат грома, и...

— Габриэла... Знаешь, ты мне всегда нравилась. — Голос почти утонул в шепоте огненного ветра. Его дыхание пахло серой. Руки из зеркала обхватили ее за талию, они рвали на ней одежду... джинсы, колготки... она почувствовала его член, холодный как лед и твердый как камень... он прошел через ткань и вонзился в плоть, как железный наконечник копья.

Она закричала.

Зеркало таяло, расплываясь туманом. Две реальности переливались одна в другую. И там, на стыке двух миров, он жестоко ее насиловал. Его нижняя часть то вырывалась из зеркала, то опять погружалась в стекло. О Господи, он был таким холодным. Холод разлился по ее венам. Как будто ей в кровь напустили фреона.

— Габби, — шептал он, — Габби, Габби. — Его голос был как порыв ледяного ветра. — Господи, я изнываю от жажды... а ты... ты такая теплая... полная жизни.

— Пожалуйста...

Теперь он тянул ее в свой зазеркальный мир. Нижняя часть ее тела уже погрузилась в зеркало, словно это была лужица ртути. Габриэла не видела себя снизу — только отражение от пояса и выше.

— Помогите! — закричала она.

Он тащил ее в зеркало!

Он держал ее крепко. Он — вампир, подумала она. Я оказалась в малобюджетной киношке-ужастике без распятия и святой воды. Она лихорадочно соображала, что делать, но разум был затуманен таблетками. Он уже не держал ее за руки, теперь его руки шарили у нее по спине. Такие холодные, такие холодные... Он сжимал ее в кровавых объятиях. Его губы раскрылись, и показался язык... он впился губами ей в губы, заставив ее раскрыть рот... от него исходил замороженный запах гнили и разложения... она задохнулась... откинула руки назад, задев пальцами пластмассовые четки, запутавшиеся в телефонном проводе... она резко рванула, четки освободились... она перехватила их поудобнее и принялась стегать Арона по лицу... снова и снова... его кожа лопалась и раскрывалась рваными ранками, из которых текла темная мертвая кровь... Арон взвыл, как зверь... отступил... проскрежетал сдавленным голосом, в котором не было ничего человеческого:

— Католичка... так ты католичка...

Она все колотила его четками по лицу. Ярость и злость придавали ей сил. Его кровь лилась ей на лицо, на разодранную рубашку. Крест прожигал его плоть, которая трещала разрядами молний.

Он отпрянул. Отступил глубже в зеркало. Габриэла упала назад. Ударилась головой об угол ночного столика. Четки были наполовину в зеркале, наполовину — снаружи. Как и она сама.

Нижняя половина ее тела — от талии и ниже — исчезла в зазеркальном мире.

Она приподнялась, опираясь о локти. «Наверное, я сейчас должна биться в истерике, — подумала она. — Это все из-за таблеток. Но когда их действие пройдет, вот тогда я заору... и буду орать, и орать, пока не сорву себе голос... а когда сорву голос, буду орать беззвучно... О Господи...» Она не чувствовала своих ног — вообще ничего, даже фантомной боли, какая бывает при ампутации... да, веселенькая ситуация... и что теперь делать? Вызвать врача, спросить у него: Доктор, вот она я, но частично, а где моя остальная часть? Она еще раз попыталась выбраться. Ничего.

Ничего.

Ничего!

Наконец она сняла трубку и набрала номер дежурного администратора.

— Пришлите сюда кого-нибудь, — попросила она. — У меня тут проблема. Но я не стану вам ничего объяснять, потому что вы сразу решите, что я сошла с ума.

Она пододвинула к себе чемодан, чтобы было на что опереться спиной. Вот так уже лучше. Она потянулась к аптечке за фиориналом. «Лучше пусть в мозгах будет туман, — сказала она себе. — Если я сейчас начну думать о том, что случилось, я и вправду сойду с ума». Ей до сих пор не верилось, что все это происходит на самом деле. Да. Сейчас лучше всего наглотаться таблеток и погрузиться в блаженное забытье...