Валечка Чекина - [21]

— Как же мы жить будем?

— Не знаю. Мне, наверное, уехать надо… Уехать — это обязательно.

И тут Валя не только поняла, но и испугалась.

— Нет, нет. Тогда уж я уеду… Я же виновата.

— При чем здесь это!

Она заплакала и теперь уже всхлипывала — плакала и чувствовала, что ей больно:

— Павличек! Павличек!.. Как же я жить буду? Я же не могу без тебя жить.

Она продолжала чистить, роняя очищенную картошку в кастрюлю. Кастрюля стояла на полу, прямо под ее руками.

Минута шла за минутой, и был еще такой разговор. Они поели жареной картошки, и Гребенникова, утомленного за эти дни и ночи, стало бросать в сон. Он прилег и уткнулся головой в подушку — тело расслабилось.

— Павлик, ты спишь?

— Я просто лежу, — сказал он.

Валя говорила:

— И дрались мы с тобой, и ругались, и чего только не было — неужели же теперь так тихо, спокойно?.. И конец?

Она говорила:

— А что наши?.. Они, значит, тоже меня искали?

И еще говорила:

— Ведь правда получается — какая я дрянь.

И вдруг улыбнулась:

— Нет, наши никогда обо мне плохо не скажут.

Гребенников подал приглушенный подушкой голос:

— Я… я не сплю.

— Павлик!

— Не сплю… Я только устал.

Он проснулся — она трогала его за плечо:

— Павлик, куда же ты хочешь переехать?

Со сна он не понимал.

— Ты же сказал, что ты уедешь… а куда?

— Я не знаю. В Ленинград… Варапаев к себе в институт приглашал — давно, правда, было. Позвоню, узнаю.

Она плакала.

— Ну, что же ты плачешь… Перестань.

— Я тихо, тихо. Спи.

Она притихла. Он, продолжая спать, прислушался, плачет она или не плачет — понял, что плачет, и на этом понимании, не в силах переключиться, опять заснул.

— Уж лучше я уеду.

— Почему же лучше?

— Я нехорошая.

— Начинается, — сказал Гребенников.

Валя собирала вещи. И без конца повторяла, что она уедет. Она уедет в приволжский городок, где живет какая-то полузабытая тетка. Домой ей, Вале, возвращаться стыдно. Она не смогла жить в Москве, а там, в маленьком незнакомом городке, она попытается начать жизнь снова. Что ей здесь?..

— Только ты меня здесь и держал, Павлик.

— Ну, перестань.

— Может быть, ты все-таки меня опять полюбишь? Нет?.. Я ведь без тебя здесь погибну… — Она улыбалась: — Павличек, попробуй опять полюбить.

Сначала желание уехать было у Вали лишь настроением, причудой. Но реальность сложилась соответствующая. Вечером позвонили из аспирантуры. Валя выслушала, повесила трубку и вздохнула:

— Павличек, слышишь. Шеф умер.

— Старичок твой?

— Ага.

— Жалко.

Валя ничего не сказала, только вздохнула.

Гребенников спросил:

— А к кому тебя определили?

— К Черникову.

— Имя звучное. Известное.

— Боюсь я, Павлик.

— Чего?

— Завтра он вызывает меня на разговор.

— Это нормально. Он твой новый руководитель.

Она задумалась:

— Может быть, мне уехать и даже не разговаривать с ним?

И вдруг заплакала:

— Когда я без тебя, я всего боюсь, Павлик.

Черников после двухчасового разговора с Валей подытожил:

— Я догадывался, что знания ваши невелики. Но я и не подозревал, что вы просто ничего не знаете.

Валя молчала.

— Я вас уверяю, — продолжал Черников, — медалист-десятиклассник, готовящийся в вуз, знает неизмеримо больше, чем вы.

Валя попробовала улыбнуться козырной своей улыбкой. Не помогло. Черников дрогнул лишь на секунду. И уже опять его глаза смотрели сурово и твердо.

— Интересно, как это вы смогли окончить институт?

Валя опустила глаза.

— Что же вы больше не улыбаетесь?

Валя молчала.

— Вы не знаете простейших операций. Вас должны были выгнать уже на втором курсе.

На какую-то минуту (в конце разговора) он подал ей слабенькую надежду. Она поверила и опять заулыбалась. А он как бы лишний раз убедился. Он поиграл с ней, как кошка играет с мышью. А затем сказал:

— Все. Можете идти… Я соберу специальную комиссию.

Дома Валя сказала:

— Не пойду я на комиссию. Я боюсь.

— Глупенькая, тебя же лишат диплома. Будет считаться, что тебя выгнали из института…

— Пусть.

— Ни образования, ни профессии — это все пусть?

— Павличек, конечно, пусть… Ты меня не любишь, а остальное меня не интересует.

— Да прекрати же!

— Но ведь это правда. Вот хоть поклянусь.

— Ты только на комиссии этого не скажи.

И Гребенников засел за телефон. Дело было нешуточное. Один подобный случай когда-то уже был Тогда все кричали: «Беспрецедентно! Непостижимо!» — и комиссия не только выгнала девчонку из аспирантуры, но и лишила диплома с высшим образованием. Председательствующий ей сказал: «Даже в школе вы преподавать не имеете права», — диплом забрали, не моргнув глазом. Скандал был громкий. Это было три года назад.

В первую очередь Гребенников позвонил Черникову.

— Ничем не могу помочь, — отрезал тот.

На следующий день Гребенников поехал к нему домой. И теперь он просил, как муж просит за жену. О том, что они разведены, он, разумеется, умолчал. Гребенников просил, чтобы Валю отчислили (так и быть!) из аспирантуры, но курс института он самолично переповторит с Валей в этом же году.

— Я обещаю вам, обещаю, — просил он.

Но все напрасно. Черников был не просто тверд в своем, он жаждал справедливости. Он терпеть не мог симпатичных девочек, получающих те или иные дипломы и степени за свои улыбки.

— Но это может вылиться в скандал. В позор! — уже взмолился Гребенников.