Вальдор: Рождение Империума - [35]

Они ничего ей не сказали. Женщина распознала, что некоторые уже глубоко пребывали в предбоевой одержимости и усердно старались удерживать контроль над своими способностями. Другие выглядели просто мрачными или задумавшимися над тем, что грядет. Опасность окружала их подобно туману, расползаясь в холодную ночь. Они изначально были созданы, чтобы внушать ужас, и, по крайней мере, эта их способность еще не выродилась.

Она увидела их командира последним, как и полагалось. Он был в лучшей из сохранившихся броне: бронза столь темная, что это могло быть железо, подчеркнутая кроваво-красной лакировкой и покрытая знаками боевых заслуг. Его шлем был богато украшен, а вокс-решетка сделана в форме вечной гримасы. Он держал в одной перчатке палаш, в другой — огнестрельное оружие. Табард, выполненный на манер рыбьей чешуи, свисал с его затянутого нагрудника, а грубые поножи были пересечены разрядами молний Легио.

Вальдор был выше, это так, но было что–то абсолютно свирепое в человеке перед ней — подобие усиленной жестокости, которая резала ей глаза.

— Лорд-примарх Ушотан, — уважительно произнесла она. — Приятно наконец встретить Вас.

Громовой Воин склонил свой остроконечный шлем.

— Мне тоже, — сказал он. Его голос был ужасен — ржавый скрежет, выдранный из напряженных голосовых связок и придушенный испорченным вокс-модулем. Несмотря на это, он все еще почти контролировал себя, все еще почти вменяем. — Не знал, что у Вас хватит смелости посмотреть на это. Хорошо, что моя вера подтвердилась.

— Мне нужно было удостовериться, — ответила Кандавир, чувствуя, что она говорила то же оправдание всем, кого встречала. — Я никогда не желала, чтобы все закончилось этим.

— Никто не желал.

— Я хочу напомнить Вам — никакого кровопролития свыше необходимости. Никакой анархии. Мы восстанавливаем, а не уничтожаем.

Ушотан подошел ближе. Его шлем был покрыт инеем, выходившим из выхлопных отверстий его ребризера. Она вспомнила, как его описывал Вальдор в Маулланд Сен, на вершине мира.

Я подумал, что он похож на дух всех убийств.

— Мы никогда не нарушаем наши клятвы, — прорычал он. — Почему Вы думаете, что мы сделаем это сейчас?

Было сложно не испугаться его, но все же она провела всю жизнь, стоя рядом с воинами, подобными ему. Все эти бойцы, эти люди, генетически улучшенные или же нет — все они были выражением физической слабости. И все же она была здесь, оставаясь верной себе, отдавая приказы. Это прогресс.

— Тогда ловлю Вас на слове, примарх, — решительно сказала она. — Будьте верны Вашему обещанию, и город будет Вашим этой ночью.

Офар был убежден с самого начала. Он был самым уверенным, когда доказательств было немного, а обстоятельства неясны, и остался таким, когда подтверждения начали накапливаться. Ювоме потребовалось больше времени, чтобы убедиться: во многих отношениях все всегда требовало у нее больше времени, чем следовало, чтобы принять решение.

Люди думали, что Кандавир импульсивна, порывиста и вспыльчива. Все это было правдой, но лишь временами. Ее возвышение из самых низов до высших кабинетов Терры сделало ее чувствительной к пренебрежению со стороны тех, кто пришел к власти проще, и это время от времени приводило к взрывам уязвленной гордости. Впрочем, на деле она совершенно отличалась от той девочки, которая погружалась в обучение годы назад и которая хотела остаться в отцовском поселении, даже когда стало понятно, что ему конец. Она не спешила. Перед действием она всегда хотела собрать все факты.

Потому Высшему Лорду потребовалось так много времени, чтобы действительно поверить, что хвальбы Империума о гражданском протекторате были пустыми, и что легальный аппарат Сенаторума был лишь дряблой оболочкой, созданной для того, чтобы скрыть действия его солдат. Потребовалось много времени, чтобы поверить в то, что Император был или обманут, или циничен, а большая часть риторики Объединения — пустышка.

Возможно, золото и роскошь этого места ослепили ее. Офар же никогда не был обманут — он понимал, почему Кустодии выглядят так, как выглядят. Если ты облачишь своих убийц в доспехи богов, то им будут поклоняться, даже когда они поднимут свои клинки. Офар жил в самые темные времена, видя мерзость от побережья и до гор, и он распознавал убийц, едва завидев их. Не имело значения, что они носят или как вежливо себя ведут — солдаты Вальдора были созданы, чтобы убивать, убивать и снова убивать. У них не было другой функции. Эмоции были выкинуты из них, заменены на ужасающую хладнокровность, которая граничила с механической. Они были дьяволами. Продуктом века кошмаров.

Он мог бы, пожалуй, с этим смириться, если бы не Арарат. Громовой Легион был во главе великого крестового похода, являясь выражением объединенной мощи Императора. Дети одевались в модели их брони и представляли, что они сражаются с гено-ведьмами или мутантами-ходоками. Взрослые платили десятину Катаегис, посылая кредит-ноты[8], скрепленные благодарностью и восхищением. Громовые Воины были теми, кого почитали в разговорах об армиях Императора.

Это должно было тяготить даже такую черствую душу, как у Вальдора. Возможно, именно это послужило мотивацией происходящему — ничего возвышенного, лишь зависть. Кандавир думала, что Легио Кустодес выше подобных мелочей, и Офар был вынужден признать, что в этом она, пожалуй, права. Впрочем, была и другая возможная мотивация: хорошо известные проблемы с генетической стабильностью; яростные стычки за влияние и престиж между разными Громовыми Легионами, которые ослабляли их объединенный голос; неприкрытая жажда силы.