Валашский дракон - [62]

* * *

Когда происходит смена месяцев и времён года, то всякому человеку понятно, что нужно делать. Крестьянин знает, когда готовить плуг, а когда точить серп. Поп знает, которую службу отправлять, смотря по тому, что за праздник на дворе. Купец знает, когда собираться на ярмарку. А что делать, если обновления куда серьёзнее – не весна приходит на смену зиме, а само время изменяется? Заканчивается долгая история, тянувшаяся сквозь десятилетия, и начинается другая, не менее долгая. Ни пахарь, ни поп, ни купец этого не видят, зато видят государи.

Государь – тот же крестьянин, и если он замечает, что изменилась почва, то сразу начинает мучиться сомнениями. Подойдут ли для новой почвы прежние семена? Не сгниют ли в ней? В новой почве обычно взращивают новое, если хотят в период сбора урожая получить хоть что-нибудь, пусть даже скромные плоды.

Государь – тот же поп, только носит он кольчугу вместо ризы и служит Богу, как может, поэтому, когда меняется время, государь задумывается, что сейчас угоднее Богу – война или мир. Ошибиться в выборе службы нельзя, ведь иначе начнутся великие беды.

Государь – тот же купец, и он непременно должен знать, где сейчас лучшая ярмарка, чтобы поторговаться там с другими государями и заключить выгодные сделки ради процветания своей страны.

«Где же сейчас лучшая ярмарка? – спрашивал себя Влад, когда вернулся с маленьким сыном из Турции. – Всё говорит о том, что сейчас выгоднее всего заключать сделки при дворе Матьяша. Да, именно там, ведь времена изменились, старые счёты сведены».

Прежняя история вражды с Яношем Гуньяди закончилась. Она уже подошла к завершению, когда этот венгр умер… Но точка в ней была поставлена, когда в брашовских землях Владу наконец-то удалось поймать двух последних бояр, много лет назад сговорившихся против его отца и приведших к власти Яношева ставленника. После похода к брашовянам та ненависть к Яношу, которая всё ещё тлела в глубине души Влада и временами прорывалась сквозь золу алым пламенем, начала остывать.

«Посмотри сам, – говорил себе румынский государь. – Все кругом мирятся. Даже Матьяш помирился со своим дядей Михаем Силадьи, выпустил того из крепости, и теперь Михай совершает набеги на турецкие земли. А ты что же? Останешься слугой султана? А если султан отправит тебя воевать против Михая, неужели пойдёшь? Но ведь Михай – твой давний друг!» Янош умер, и те времена, когда венгры были Владу врагами, следовало оставить в прошлом.

То же самое, но на свой лад твердил боярин-богатырь Войко. Он по рождению был не румыном, а сербом, поэтому очень грустил из-за того, что турки творили в сербских землях.

С приближением нового срока выплаты дани Войко начал особенно усердствовать в своих проповедях:

– Господин, если мы и дальше будем ездить на поклон к поганым, случится беда, – уверял он. – Твоя страна окажется так же разграблена и опустошена, как мой родной край.

Боярин твердил о грядущей беде и тогда, когда ездил с господином в монастырь Снагов – святое и к тому же очень красивое место на острове посреди озера. От этой обители до города Букурешть, ставшего по воле Влада новой румынской столицей, было всего четыре часа езды. Румынский князь ездил в монастырь отдохнуть душой и потому не брал с собой толпу бояр, а лишь одного Войко.

Владу хорошо запомнилось то летнее утро, когда он и Войко, только что вернувшись из храма, где отстояли службу, беседовали в просторной комнате государевых палат, нарочно отстроенных Владом на территории монастыря, чтоб гостить в обители было удобнее. Румынский государь сидел в резном кресле возле окна, смотревшего на юг, и любовался синей озёрной водой, а Войко сидел ближе к двери на большой скамье, потому что не всякая скамья выдержала бы такого крупного человека.

Разговор о церковной службе как-то незаметно перешёл к разговору о служении Богу, и боярин опять начал твердить, что служба Господу это война с турками и что Румынию ждёт разорение, если румынский князь не придёт на помощь своим православным сербским братьям.

– Нет, Войко. Пока я буду сохранять с турками мир, разорения моих земель не будет, а вот если я начну войну, то может случиться всякое, – ответил Влад.

– Господин, стыдно платить дань, если есть силы поднять меч!

– Воевать сейчас незачем, – снова возразил румынский государь.

– Господин, – настаивал его собеседник, – но ведь ты сам говорил, что новые времена настают. А в новое время невозможно вести себя по-старому.

– А «по-новому» это воевать с султаном?

– Господин, подумай сам, – не унимался боярин. – Мехмед-то не дурак. Он знает, что, выплачивая дань в десять тысяч золотых ежегодно, ты можешь содержать войско с большим трудом. А что ты станешь делать, если султан решит увеличить сумму дани? Скажешь своим воинам расходиться по домам?

Слова Войко звучали убедительно, но Влад помнил о первопричине этого разговора:

– Ты сейчас заботишься обо мне или о своих братьях-сербах? Да, им не сладко. Ты хочешь, чтобы я немедленно отправился освобождать их от турецкого гнёта?

– Нет, господин, – боярин помотал головой.

– Но ты ведь хочешь помочь своим братьям-сербам?