Вакуумные цветы - [46]

Уайет замотал головой:

– Дело не в этом. Дело совсем не в этом. – Ребел отпустила его и отодвинулась. – Можно исправить зло, но это не поможет. Дело в том, что я не хочу быть человеком, который способен причинить вред ребенку.

Ребел не ответила.

– Помнишь, как мы впервые встретились? Я был просто испытателем психосхем. Очень способным, сообразительным, но я совершенно не понимал, чего хочу от жизни. Больше всего я желал обрести жизненную цель. Мы вместе разрабатывали схему тетрона, помнишь?

– Нет.

– Плохо, что не помнишь. Такая была увлекательная работа. Мы засиживались допоздна. Это было пиратское программирование, приходилось работать втихаря. Эвкрейша ухватилась за мысль создать четырехгранную личность по причине ее устойчивости и самостоятельности. Эвкрейша горой стояла за самостоятельность личности. Мне тетрон нравился потому, что он сам выбирает себе жизненные цели.

Ребел почувствовала непонятную ревность к Эвкрейше, работавшей вместе с Уайетом. Интересно, подумала она, спал ли он с Эвкрейшей. При мысли об этом ее охватило странное, какое-то нечистое возбуждение.

– Как это? – спросила Ребел.

– Ваятель структур. Я решил, что он с этим справится. Так оно и вышло. Когда он впервые ожил, то спросил, что в наше время является самым главным. Какой вклад мы можем внести в это самое главное дело? Ответы… Ну, ты знаешь ответы. Эвкрейша почувствовала разочарование. Она решила, что я непрактичен, что у меня мания величия, и хотела стереть программу, начать все сначала. Так мы разошлись. Понимаешь, я назвал самым главным... выживание человечества! Разве есть более благородное дело? – Уайет помолчал, а потом прибавил:

– Только теперь я не знаю. Может, мне и вправду просто захотелось покрасоваться перед самим собой. Я хочу сказать, я сделал из себя какого-то святого, самодостаточного ангела-хранителя человечества. Человека, не ведающего сомнений. Но теперь я не уверен. Я думал, что знаю себя. Оказалось, что нет.

– Тс-с… Успокойся, – шепнула Ребел.

Она обняла Уайета и стала нежно его укачивать, как ребенка. Но они были будто в разных мирах. Воспоминания Эвкрейши становились все сильнее и сильнее. Скоро они поглотят Ребел целиком, без остатка, и она перестанет существовать. Ребел хотела бы позаботиться об Уайете, но его печали не казались ей теперь такими уж важными.

– Успокойся, – повторила она. – Ты не один.

Глава 8. ДОРОГА ИЛЛЮЗИЙ

Каждый день после урока фехтования Ребел посещала Чарли. Но она быстро поняла, что деревня живет не по принятому в шератоне гринвичскому времени, а подчиняясь своим внутренним ритмам. В деревне люди ели, когда чувствовали голод, спали, когда уставали, и не придерживались никакого расписания. Иногда Ребел обнаруживала, что по деревенскому времени прошло всего несколько тягучих часов. А бывало, дни летели в бешеной гонке, работа сменялась игрой, дремота – скудной трапезой.

Однажды Ребел заметила, что вся орхидея вокруг деревни обсыпана паутиной, белые сеточки не больше коробочек хлопка покрывали растение, как изморозью. Дети играли ржавой банкой при сумрачном, точно зимнем, свете.

Мальчишка прыгнул в круг и носком ноги отбросил банку как можно дальше. Другой, который стоял в стороне, подпрыгнул и попробовал ее отбить. Какая-то девочка застряла в середине круга. Ее прогнали громкими насмешками. После этого игра возобновилась.

Гретцин сидела на пороге и плела из травы циновку, чтобы завесить прохудившуюся стену. Ребел поздоровалась и спросила:

– Откуда появились эти пауки?

– А как вы думаете? Из резервуаров, – с досадой ответила Гретцин. – Это какие-то рассадники паразитов. Вчера бы посмотрели, тут были сплошные комары. Прямо тучи. – Она отложила циновку в сторону. – Фу-я спит. Подождите, я приведу малыша.

Через минуту Гретцин вернулась, ведя за руку Чарли.

– Не хочу! – кричал он. – Я хочу играть.

Увидев Ребел, он ударился в слезы.

Ребел вдруг стало грустно оттого, что мальчик ее не любит. И тут неудача.

– Хороший знак, – сказала Ребел Гретцин. – Проявление характера. – Она погладила мальчика по голове. Нежный недавно выросший пушок щекотал ее ладонь, как статическое электричество. Косичку Гретцин отрезала – наверно, дети его дразнили. – Я не задержу тебя надолго, Чарли.

Ребел усыпила мальчика и стала работать.

Час спустя она отпустила Чарли и позвала Гретцин:

– Делать уже почти нечего. Индивидуальность пока что хрупкая, но со временем она окрепнет. В общем, он почти уже неотличим от человека.

– Неотличим от человека? – переспросила Гретцин.

– Да, и как раз вовремя, потому что скоро мы прибудем на Марс. Не знаю, как Уайет распорядится поступить с Чарли. – Ребел прикрыла улыбкой неуверенность в будущем мальчика. – Зуб даю, вы будете рады от него отдохнуть.

– Да. Было бы здорово.

* * *

Первый после долгого времени выход в открытый космос стал потрясением. Судя по всему, еще там, в Кластере Эроса, к оболочке прилипли дрейфующие споры, и теперь ее покрывал сплошной ковер из вакуумных цветов. Цветы были повсюду, они росли пучками и гроздьями. Бутоны медленно поворачивались вслед за Солнцем.

Шлюз и несколько десятков метров вокруг очистили, и обнажилось тусклое, неровное, все в ямах покрытие. К чистой поверхности успели приварить множество опорных колец. Ребел остановилась, вдела ноги в два кольца и вдруг почувствовала необъяснимое желание собирать эти цветы. Она с удовольствием взяла бы скребок.