— «…и на том месте, где оно закатилось, — тихо прочитала Симона, — так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит еще недолгое время над потемневшей землей…»
— Спокойно? — Митька взвился на месте, лицо его совсем почернело.
Симона прикрыла глаза, представила себе сейчас Паолу… Или то, что осталось от Паолы. Нет, рано еще об этом говорить Митьке. Он по-звериному сверкнет глазами и снова скажет: «Так ей и надо».
— Когда человек умирает, выполнив свой долг, он всегда умирает спокойно, — сказала Симона, и по передернувшемуся лицу мальчика поняла, что вот в первый раз сказала не то, что надо. Это не было неправдой, но не такой разговор был сейчас, чтобы кончать его хрестоматийной истиной.
А тут, как на грех, из-за леса вынырнул мобиль.
Симона тяжело поднялась.
— Симона… — сказал Митька, и запнулся, потому что вдруг обнаружил, что не знает ее отчества. Но он упрямо мотнул головой и продолжал: — Возьмите меня с собой. На станцию. Я буду вместо этой… Пинкстоун. Были же юнги на кораблях. Вот и я… пока не пришлют замену — я буду как юнга. А? Теть Симона, вы возьмите меня, я все равно сейчас тут в школе торчать не буду, я все равно убегу, мне нужно что-нибудь делать, понимаете? Я найду себе дело, но только лучше, если вы меня по-хорошему возьмете.
Симона и так понимала, что он прав, и стиснула зубы, и сказала:
— Учись, дурак, вот тебе дело.
И Митька посмотрел на нее, как чужой на чужую, и Симона поняла, что он сейчас вот так и уйдет, и сказала:
— Вот они рядом — пять часов полета. А на станции — и вообще бок о бок. А что они не живут, как люди? Что они не скинут всяких там лысых Неро — ведь перед глазами же пример! А они сидят. Ну скажи, что нам делать? Ждать? Вот, дождались. Завоевывать их территорию, насаждать силой свои порядки мы не станем, мы, братец, коммунисты. Ну, можешь ты сказать, что бы ты сейчас стал делать? — Митька молчал. — Так вот ты учись. И думай, думай, думай. Может, и додумаешься.
Митька поковырял носком сандалии землю, сказал уже совсем тихо:
— Это вы всё только говорите. А сами вы на моем месте — вот вы, что бы вы делали?
«Ну, это уже легко, — подумала Симона. — Как это легко — говорить с человеком».
— Я бы собрала ребят, выкрала ракету и перехватила этого «муравья» с американскими космолетчиками. Пусть они — убийцы и работорговцы, и все-таки их надо было судить. Я отбила бы их и доставила в наше отделение Комитета космоса. Вот так.
У Митьки загорелись глаза.
— Так, теть Симона…
— Поздно, — сказала Симона. — Они же передали, что приговор приведен в исполнение. Вчера нужно было думать.
Мобиль, тихонько ворча, подполз к ним и остановился в полутора метрах. Казалось, еще немного, и он подтолкнет их своим носом — пора, мол.
Симона протянула руку:
— Салюд, человек.
Митька ничего не сказал, только пожал протянутую ладонь так, что даже Симоне стало больно.
Мобиль качнулся, когда Симона, пригнувшись, влезла внутрь, и резко взмыл вверх. И пока сквозь прозрачную стенку корабля были видны фигуры сидевших там людей, Митька отчетливо видел Симону, — она была слишком большая, чтобы ее можно было с кем-нибудь спутать.
