Вадим - [47]

Вадим побарабанил пальцами по столу:

— Вот, собственно, и все. Это самое важное. Вас как будто сейчас нет, а я займусь делами.

Лера была похожа в этот момент на собаку. Понятливая, умная и добрая. Почему у меня до сих пор нет собаки, подумал Вадим.

Вечером Илюшка нагнал его в прихожей и повис на шее. Маша была на кухне: перемешивала в стеклянной миске салат. Вадим чмокнул ее, и она рефлекторно отерлась плечом, как обычно делал Илюшка.

Вадим обнимал сына и думал, что это не рассказать нельзя. Но и рассказать тоже нельзя. Ей. Как ей такой теперь рассказать? Слишком интимно, слишком огромно. Оно не вместится между ними. Может, облечь в такие слова, чтоб показалось совершенно обыденным? Лицемерие, да. Но это лучше других вариантов.

Илюшка ковырял вилкой в салате:

— Мам, что это кислые бусинки?

Радиоведущая:

— Что это за кислые бусинки… Это клюква, котенок, такая ягодка. Растет на болотах. Если не нравится, откладывай на край тарелки.

Маша пошла за горячим и вернулась с прозрачной кастрюлей.

— Рыба получилась суховатой. Сегодня не было той жирной лососины, которую я в прошлый раз покупала… А мы в цирк ходили.

Вадим спросил у Илюшки:

— Понравилось в цирке?

— Да, слоны, тигры. Я обезьяну трогал.

— Как обезьяну?

— Там в фойе выводили животных, — объяснила Маша. — Илюш, косточку вилкой отдели, потом кушай… Еще мы гладили медвежонка и фотографировались с ним. А ты как сегодня?

Вадим уже настроился на ни к чему не обязывающий, игрушечный обеденный разговор. Молодец, Маша, прекрасно справляешься с ролью жены и матери. Умная, старательная и спокойная.

— Я… это. Ездил тут в интернат для детей-инвалидов. Мы компьютеры им поставим и будем обслуживать. Даром, само собой. Это Серенький придумал, — приврал Вадим неожиданно.

Маша не поверила последней фразе, и Вадим смутился. Умная Маша. И смотрит так умно. Не смотри, а то больше ничего не скажу.

И это она поняла: отвлеклась на сына. Вадим продолжил:

— Там такой мальчик был, без рук и без ног. Мы нашли ему семью в Массачусетсе — осталось только вырвать из лап государства. Там такая заведующая, это что-то… Подмажешь — не возьмет. Но чуть больше подмажешь, и все о'кей! Все бумажки подпишет, кому надо отнесет. Дети — наш генофонд. Будущее России.

Видимо, у него не совсем получилось обыденно подать информацию: жена и сын приоткрыли рты. Илюшка, не отводя глаз от Вадима, подергал Машу за рукав:

— Без рук и без ног.

Маша прокомментировала:

— Да, есть такие больные детки. У них болеют ручки и ножки, а у некоторых ручек и ножек нету совсем. Папа подарил им компьютеры.

— А как они ходят?

— Наверное, никак. Они ездят в специальном кресле.

— А как они играют в компьютер?

Маша не нашлась, что сказать, и посмотрела на Вадима. Он тоже не знал.

Когда Илюшка лег спать, Вадим просмотрел в кабинете бумаги. Позже спустился вниз и сел на диван. Сидел просто так, без дела. А что ему было делать? Сегодня он подглядел. Узнал страшную тайну, открывшуюся наполовину несуществующему ребенку. Тайна: вот это все, что есть. Больше ничего нет.

Из глубины квартиры послышались голоса. Они медленно приближались: в конце концов локализовались в ближайшей комнате. Это Маша и новая няня уселись с удобством для женской неторопливой беседы. Няня, женщина лет тридцати с небольшим, чернявая и довольно красивая, нараспев говорила:

— Маша, вы абсолютно не правы. Все можно предусмотреть. Вот у нас, например, на Кубе: ставишь молоко кипятить на плиту. Куда-нибудь отойдешь, а в кастрюльку падает скорпион. Мамаша потом молоко ребеночку наливает, и ребеночек погибает.

— Ну вот, вот, — говорила Маша, — нельзя все предусмотреть!

— Можно! Хорошая мать накрыла бы кастрюльку марлей.

Интересно, подумал Вадим. На Кубе. А я думал, она армянка.

— Маша, — сказала вдруг няня, — а вот вы мне про этого художника знаменитого говорили. А вы не хотите с ним переспать?

Маша замолкла, а затем кисло промямлила:

— Ну… во-первых, он старый…

Няня перебила:

— Маша, запомните: мужчина никогда не бывает старым. Я говорю вам это, потому что мне уже тридцать пять и у меня много опыта. Вы знаете, у меня на Кубе, — в голосе у нее зазвучала гордость, — было почти шестьсот любовников. Причем настолько разных — от уголовников до министров. Один мужчина — настоящий латинский мужчина: красивый, жаркий, мачо… Он был преступник, и я с ним тайком встречалась восемь лет. С ним, конечно, говорить было особо не о чем. Это был только секс, страстный, caliente — как это по-русски — горячий…

Маша опять промямлила:

— А вы же говорили, что у вас единственный муж, любимый…

Няня строго произнесла:

— Да. Я мужа обожаю и все сделаю для него, даже жизнь свою отдам. Но вы же понимаете, любовь — это любовь, а страсть — это страсть. С годами страсть исчезает, а хочется…

— А если он узнает?

— Ну что вы… я что, какая-нибудь семнадцатилетняя девочка? Я умная женщина. А с мужем мы любим потанцевать. Мы ходим в латинские клубы, сейчас такие есть и в Москве, я вас как-нибудь свожу… И мы там танцуем салсу. О, я так люблю танцевать! У меня на прошлой работе, уже в Москве, в этой транспортной фирме, был один мальчик русский. Такой красивый, молоденький, застенчивый… И он меня сильно полюбил и хотел, чтобы я его полюбила. Но я — однолюб. Я ему сказала, что у меня может быть с тобой роман, но замуж за тебя я не выйду. А он мне сказал, что тогда у нас с ним не будет вообще ничего. А он так ухаживал: у меня был день рождения, и он сделал салат оливье. И майонезом на нем написал по-испански: «Те quero». Я тебя люблю. А я все время пыталась привести его к подруге домой, но он все не шел. А я знаю: если б мне удалось только с ним переспать, я бы так ему мозги закрутила… О, я бы могла делать с ним, что захочу. Но так и не удалось.