Ваал - [41]

Мусаллим спокойно сказал:

— Пора, мистер Нотон. Нам приготовлено место. — Он выдвинул ящик стола и достал оттуда блестящий, инкрустированный рубинами револьвер.

Нотон наблюдал за дракой, вспыхнувшей у входа в шатер; каждый из дерущихся кулаками отстаивал свое право войти раньше других. Свалку скрыло облако песка. Мусаллим взял Нотона за локоть и вытолкнул из спасительного укрытия в беснующуюся толпу.

Только приблизившись к шатру, Нотон понял, до чего тот огромен. Ветер раздувал исполинские стенки, за пологом исчезали целые оравы оборванных фигур. Что-то щелкнуло — Мусаллим снял револьвер с предохранителя. Они попали в круговерть оскаленных зубов, жадных рук, голосов, выкрикивавших имя даже в драке. Мусаллим крикнул каким-то нищим, чтобы те освободили дорогу, и один из них, со свирепыми жестокими глазами, прыгнул на Нотона. Мусаллим вскинул руку с револьвером, и выстрел отшвырнул оборванца прочь.

У запруженного орущей толпой входа в шатер Мусаллим, к ужасу Нотона, начал без разбора палить по темной стене тел. В ней возник узкий проход, и они смогли проскользнуть внутрь.

Внутри на песке плечом к плечу стояло на коленях больше тысячи человек. С потолка свисали сверкающие позолоченные люстры, заливавшие резким белым светом волнующееся море голов. Мусаллим, орудуя локтями, размахивая револьвером и выкрикивая угрозы, прокладывал себе путь через толпу. Нотон шел за ним, то и дело осторожно оглядываясь на случай нападения сзади. Они пробились в первые ряды этого кричащего, рыдающего собрания, и Нотон увидел огромного идола, которому они молились. На высоком золотом пьедестале стояла примитивно изваянная мужская фигура: высокомерно сложенные на груди руки, продолговатая, почти треугольная голова, узкие щелки глаз, тонкие жестокие губы. Но самой примечательной и, бесспорно, самой смущающей особенностью этого диковинного произведения древнего искусства были детородные органы: почти четырехфутовый торчащий пенис и огромные, черные округлые яички. На миг Нотон замер, вглядываясь в эту фигуру; Мусаллим рядом с ним упал на колени, и его умоляющий голос слился с общим хором. У фигуры, вырезанной давно забытым мастером, под черным камнем бугрились живые мышцы, лицо было жестокое и требовательное. Казалось, она следила за Нотоном, когда тот отделился от толпы и потянулся к холодному камню.

И чуть не упал, споткнувшись обо что-то, с тихим криком метнувшееся в сторону. Нотон поглядел под ноги и увидел оборванного арапчонка с огромными испуганными глазами. Ребенок был чудовищно худой, кожа да кости; локти были острые как кинжалы, а колени плоские, этакие едва заметные утолщения на палочках-ногах. Нотон решил, что это мальчик; вероятно, его сбили с ног и помяли в толпе. Но, приглядевшись повнимательнее, он увидел на шее ребенка металлический ошейник, соединенный тремя футами ненатянутой сейчас цепочки с врытым в песок заостренным металлическим колышком. Ребенок, казалось, вот-вот отчаянно разрыдается: он сжался в комочек и вскинул руки, умоляя возвышавшегося над ним человека пощадить его.

Нотон отступил на несколько шагов, испытывая странное, доселе незнакомое ему чувство собственного могущества: он вдруг понял, что одним точно рассчитанным ударом башмака мог бы пришибить мальчишку.

Гулкий звон колокола оборвался так внезапно, что от наступившей тишины у Нотона зазвенело в ушах. Собрание притихло; одни паломники пали ниц, другие преклонили колена перед изваянием. Взмокший от невыносимого страха Нотон огляделся в поисках Мусаллима, но того, а с ним и гарантию их безопасности, револьвер, давно всосал людской водоворот. Толпа источала кислый запах пота и враждебность. Нотон вновь почувствовал непреодолимое желание посмотреть в глаза идолу. Взгляд изваяния приковал молодого американца к месту. В голове у Нотона зашумело, словно кто-то пытался докричаться до него издалека, и у него вырвалось: «Нет, этого не может быть!»

Его приводила в трепет абсолютная власть фигуры, которая торжествуя стояла над ребенком. Нотон вдруг подумал: вот он — сильный, вечный. Наш господин. Когда все мы умрем и плоть наша, истлев, вновь обратится в прах, он, уверенный, величавый, по-прежнему будет здесь, в своем каменном теле, износившем столько покровов столетий, что и не счесть. Он вдруг устыдился собственной бренности. Ему захотелось рухнуть на колени и спрятать лицо, но он не мог. Он задрожал, пойманный в ловушку между идолом и толпой, не в силах повернуться спиной ни к кому из них.

Нотон вдруг понял, что слышит новый звук: голос ветра снаружи поднялся до пронзительного воя. По стенам шатра колотили кулаками те, кто не сумел попасть внутрь. Шатер содрогался. Стонали веревки и балки. На миг Нотону показалось, что надвигающаяся песчаная буря сметет и шатер, и все, что в нем.

У него за спиной, в задних рядах толпы, послышался сдавленный крик. Нотон обернулся, но ничего не увидел — источник шума находился слишком далеко. Он подумал, началась очередная драка, но вдруг совсем рядом с ним какой-то бедуин вскрикнул, зажал руками уши, грянулся наземь и принялся кататься по песку.