В зеркалах воспоминаний - [24]

Я вспоминаю Холова еще и потому, что особенно поразило меня в нём: этого высокопоставленного чиновника, одного из руководителей самой маленькой республики практически ничего не интересовало. Даже в Вечном городе, куда все так стремятся.

А из Рима мы поездом отправились в Москву.

Но у меня состоялась еще одна встреча с Холовым. Уже работая в журнале «В мире книг», я поехал в Душанбе на конгресс книголюбов. Нас принимал министр культуры республики. У него на столе я увидел «вертушку» и спросил:

– Можно позвонить Холову? Передать привет, поздороваться.

Министр набрал номер, что-то сказал секретарю и передал мне трубку. Услышав знакомый голос, говорю:

– Это Алексей Букалов, помните?

– Помню, конечно. А что ты тут делаешь? Зачем приехал?

– А я приехал корреспондентом от журнала «В мире книг» на конгресс книголюбов.

И, поскольку он человек профессиональный, он все сразу понял и, отметая последующие вопросы, сказал:

– Ну, бывай.

И положил трубку. Я понял, что я в нем не ошибся.

* * *

Председатель Президиума Верховного Совета Казахской ССР, заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР Сабир Билялович Ниязбеков, с которым я тоже приезжал в Сомали, был более радушный и любезный человек, чем его таджикский коллега. Ниязбеков возглавлял советскую делегацию, прибывшую на празднование Дня независимости. Помню, каждый раз, когда мы выходили из нашей резиденции, солдат или офицер караула громким голосом кричал: «Равняйсь!», естественно, по-сомалийски. Ниязбеков пугался и говорил: «Стой! Человека задавили!»

– Нет, Сабир Билялович, это у них такой обычай, – успокаивал я его.

С Ниязбековым связано немало любопытных историй. Вспоминаю одну из них. Будучи человеком общительным, он легко сходился с людьми. И вот на трибуне во время торжественного парада он разговорился с человеком, который привлёк его внимание. Тот оказался наследным принцем Саудовской Аравии. А у нас тогда не было никаких отношений с этой страной. Позже выяснилось, что Ниязбеков был первым советским руководителем, который разговаривал с принцем.

Мои симпатии Сабир Билялович вызывал особенно тем, что ему понравился Рим. Там ему всё было интересно. Мы много ездили, смотрели город, достопримечательности. И я рассказал о здешней традиции: если хочешь вернуться в Рим, ты должен приехать к фонтану Треви и бросить в него монетку. Сабир Билялович загорелся этой идеей. Посольство выделило ему «зил», огромный такой членовоз. Я говорю: «На этой машине туда не проедешь. Это в центре, надо идти пешком». Я его привел к знаменитому фонтану. Он бросил монетку, сложил на груди руки и вдруг громко закричал: «Вааааалааааай!» – молитву. Так громко, что все обернулись. И я подумал: «Что? Мне опять больше всех надо? Зачем я привел его сюда? Будет скандал». А народ посмотрел – ну, стоит какой-то китаец и кричит, ну и бог с ним. Да, что еще интересно. Я бросил монетку, бросил монетку наш спутник, а Ниязбеков метнул целую горсть монет. Щедрый. Но почувствовав, видимо, какую-то неловкость из-за этого своего жеста, сказал:

– По-ихнему хорошо, но по-нашему лучше будет. Пускай.

А потом мы поехали на поезде через Вену в Москву. Я делил купе с одним из наших спутников, у Ниязбекова было отдельное купе. Я спросил, удобно ли ему будет, он сказал, что удобно, но проинформировал: «У меня в Алма-Ата вагон на один человек».

Приезжаем в Вену. В Вене стоянка шесть часов – по техническим причинам. На перроне нас встречает секретарь посольства, который сообщил, что посол хотел бы пригласить делегацию на обед. Послом тогда был известный дипломат Борис Федорович Подцероб. В своё время он был одним из тех, кто в ООН голосовал за провозглашение государства Израиль. Теперь в Иерусалиме есть улица Подцероба.

И хотя мы были ограничены во времени, наш гостеприимный хозяин после протокольного обеда спросил:

– Хотите посмотреть красную гостиную, где Хрущев встречался с Кеннеди? Это здесь, рядом.

– Ну если удобно, то, конечно.

Обед был устроен в новом здании, а знаменитая комната находилась в помещении старого, еще царского посольства. В доме, как говорится, с излишествами. Мы вошли в красную гостиную – она действительно вся была обита красной тканью. «Здесь, рассказывает посол, сидел Хрущев, здесь стояло высокое кресло – для Кеннеди: у него болела спина, и ему было трудно сидеть. А вот здесь переводчики, здесь члены делегации».

– А вы были, Борис Федорович? – интересуюсь я.

– Был.

И он начал рассказывать, как все они нашли общий язык. Выяснилось, что Кеннеди был ровесником старшего сына Хрущева – Леонида, погибшего в годы Великой Отечественной. И что спина, которую он так держит, – результат ранения на войне. Он был на катере, катер подбили, Кеннеди плавал в холодной воде, и вот они, эти следы войны…

– Скажите, пожалуйста, что же такое произошло, если после подобной беседы мир оказался на грани ядерной войны? – спросил я.

– А вы знаете, это ошибка переводчика.

– Там же был Суходрев, какая могла быть ошибка?

Действительно, Виктор Суходрев, личный переводчик Хрущева и всех наших вождей, был блестящим лингвистом и ошибиться не мог. Но посол разъяснил: