В Зарницах - [8]
— Слышу. Пчёлы.
— Ну то-то. Вот пчёлами и буду лечить тебя.
Дедушка как засмеётся! Глядя на дедушку, и доктор смеётся.
— Да нешто пчела имеет такую силу, чтобы мою болезнь побороть?
— Одна пчела, — говорит доктор, — большой силы не имеет, а много пчёл большую силу имеют. Вот если одновременно триста пчёл ужалят человека, то уж вряд ли он выживет.
— Да ну? — удивился дедушка.
Всё, что говорил доктор, записала в книжечку Анна Ивановна и приступила к лечению. Взяла осторожно пинцетом пчелу за туловище и приложила её к коже на руку дедушке, выше локтя. Пчела ужалила. Дедушка сморщил лицо.
— Больно? — спросила Анна Ивановна.
— Пустое, — ответил дедушка. — Под медведем дважды за жизнь был, а тут пчела.
— Я за ягодами как-то ходила в лес, на меня целый рой налетел, — говорит бабушка, — еле отбилась, и то ничего…
На десятый день фельдшерица приложила десять пчёл, и все десять пчел ужалили дедушку.
Пчёл у нас теперь много. Как узнал председатель колхоза, что для лечения пчёлы требуются, он привёз с пасеки улей и поставил к нам в огород.
— Лишь бы помогло, — сказал он дедушке. — Потребуется — всю пасеку перевезу сюда.
К вечеру после десяти укусов дедушке совсем стало плохо. Заболела голова, тошнить начало, и то в холод, то в жар бросает его!
— Кому триста, а мне, кажется, и от десяти конец приходит.
— Когда я за ягодами ходила… — начала было бабушка (она, наверное, опять хотела рассказать, как на неё целый рой набросился), но дедушка так сердито посмотрел, что она замолчала.
Всю ночь дедушку лихорадка била, а к утру потеть стал, да так, что только успевали бельё менять. А те места, куда дедушке пчёл прикладывали, на руках и ногах, так припухли да покраснели — глянуть страшно.
Утром, когда коров на пастбище выгоняли, дедушка пошевелил ногой и удивился: не болит. Полежал, полежал и ещё пошевелил — не болит. С боку на бок повернулся — нет, не болит. Ноги с кровати спустил — хорошо. Посидел, посидел, встал и пошёл как ни в чём не бывало. И никакой боли ни в пояснице, ни в ноге.
— Вот тебе и пчела! — повторял он. — Надо же так — какую силу в руках человека имеет, а?
В ДОРОГЕ
— Теперь куда? — спросил мой спутник, Владимир Фёдорович, когда мы вышли из поезда на станции Лесная.
— Куда глаза глядят, — ответил я, всматриваясь в бесконечную синь лесов, где новые друзья, озёра, реки…
— На чём?
— Да хоть пешком, лишь бы в Карелию.
А к вокзалу и мимо вокзала машины одна за другой: с песком, цементом, лесом, бочками, тюками, людьми, но всё не по пути.
Но вот из-за угла выкатилась легковая машина. Остановилась. Молодой парень, шофёр машины, подбежал к нам.
— Куда? — спросил он, улыбаясь всем лицом.
— Куда дорога катится, туда и мы.
— А коли у дороги нет конца? — не растерявшись, отвечает парень.
— Еще лучше, — смеёмся ему в ответ.
— Тогда садитесь. Не впервой, знаю, куда везти. Сам ягода вашего поля.
Машина скатилась с пригорка и пошла поперёк города по неширокой улице с двухэтажными и одноэтажными домами с зелёными железными крышами и выбеленными кирпичными стенами. А на окраинах этого лесного городка то ли друг перед другом, то ли приветствуя нас, раскланивались длинными шеями подъёмные краны.
Машина пересекла город, и мы на берегу реки Свирь. Широкая и многоводная, с тёмной водой, чуть серебрится мелкой рябью и будто задумалась о чём эта лесная красавица.
На пристани машины, подводы, люди. Переправа через реку на пароме. Паром — на другом берегу, где идёт погрузка тоже машин, подвод, людей.
— Мост надо строить, — буркнул какой-то старик, — а то шутка ли столько времени терять!
— Мо-ост? — удивлённо переспросила немолодая женщина. — Да разве можно мост? Глянь-ка, ширь-то какая!
— Сама-то ты ширь, — бойко заговорил тот же старик. Теперь нет для нас ни шири, ни дали. Не чула, что ли, — вчера ракета Луну обогнула, а ты «ширь»!
Засмеялись, заулюлюкали пассажиры на разные голоса, и весёлый, звонкий смех полетел через реку в лес, а там от сосны к сосне, от ели к ели, и, где остановится, неизвестно.
В этой семилетке, мамаша, по мосту пройдёшь, будто пава какая, — шутливо замечает наш шофёр Коля.
— Ну, да разве что в семилетке, — смущённо соглашается женщина.
Над водой проносятся стаи бесшабашных чирков и морской чернети. Над нашими головами тянут осторожные кряквы, а высоко в небе треугольники журавлей спешат в тёплые страны. Их прощальная курлыкающая песня скатывается с неба к нам на пристань.
Через час ли, больше катер притащил к нам паром-баржу, мы погрузились — и через Свирь-реку…
Дорога хорошая, вымощена гравием.
— А в Карелии асфальт, — заявляет Коля. — Мигом домчим!
Лес вплотную подступил к самой дороге, густой сосновый лес, изредка разукрашенный кострами рябин да чуть тронутых желтизной берёз. Часто попадаются на пути лесные речки с коричневой водой.
Шофёр оказался весёлым и разговорчивым парнем — тараторит вею дорогу. К тому же охотник и, кажется, «видывал виды», всего не придумаешь.
— Карелия! — крикнул Коля, и машина выскочила на асфальт.
А из кювета серым комком выкатился заяц и улепётывает по дороге впереди машины.
— Тише! — кричу шофёру. — Задавишь!
— Задавить его и надо, этого зайчонка, — отвечает Коля, сбавляя скорость. — Вы понимаете, он издевается надо мной. Каждый раз, как еду, так и выскочит, и всё на этом месте. И свернёт с дороги только тогда, когда сигнал дам. Ох и зверюга!
