В Зарницах - [12]
Ребята немного смутились:
— Да мы так просто…
— Ну, как же — просто! Пришли на болото за три километра, да ещё в выходной день, так просто!
— Мы юннаты, — сказал осмелевший Ваня. — Изучаем жизнь нашего болота.
— Юннаты? Ну вот, теперь ясно. Значит, мы с вами товарищи: мы тоже юннаты, — говорит Максим Петрович.
— Какие же вы юннаты! — засмеялся Саша. — Вы большие да с ружьями. Вы охотники.
Через полчаса мы уже подружились, сидели рядом у костра, а мальчики охотно, с детским азартом рассказывали нам о необыкновенном кроншнепе.
Оказалось, недавно они здесь видели кроншнепа с белым пятном на серо-пепельной спине, и между ними разгорелся спор. Ваня утверждал, что это такое оперение, а Саша говорил, что это просто на спину кроншнепу капнула ворона. И вот они пришли разгадать эту загадку. Рассуждали они так: если это такое оперение, то пятно будет и через неделю, а если это капнула ворона, то пятна не будет — его смоет дождём или кроншнеп очистит клювом.
— Ну, и как же, разгадали вы эту загадку? — спросили мы.
— Разгадали, — ответил Ваня. — Утром забрались мы в ивовый куст и всё ждали, когда подсядет к нам кроншнеп, а ведь эта птица очень осторожная. Но всё же часа через три он сел шагах в десяти от нас. Ну, и оказалось, что это, такие белые перья… А ты говорил, ворона капнула! — обратился он к Саше.
И вот от этих-то ребят, которых мы встретили в майский день в лесу, получил я письмо. Не выдержал и тут же звоню Максиму Петровичу:
— Знаете, от кого я получил письмо?
— Нет, — отвечает, — не знаю.
— Да от ребят, от ушастых зайцев! Весну почуяли. Пишут, чтобы обязательно мы приезжали — будут встречать, ждут.
— Вот ведь какие молодцы — не забыли, слово своё пионерское сдержали! — слышу в телефоне растроганный голос Максима Петровича. — В десять вечера буду у тебя.
И вот наступает апрель, мы едем к нашим ребятам.
Поезд останавливается на станции Крутое. Тёплая и тёмная, спустилась апрельская ночь, в воздухе — приятная испарина.
— А ребят-то ведь нет! — говорит Максим Петрович.
В его голосе чувствуются разочарование и обида.
— Да куда в такую темень им идти? Завтра придут на Нерскую! — говорю я, желая успокоить приятеля.
И только начали спускаться с полотна дороги, как слышим:
— Максим Петрович! Дядя Миша!..
— Пришли, а? Пришли ребята! Сюда, сюда!
Бегут запыхавшись, бегут.
— Сюда, ребята!
— Ну, здравствуйте!.. Да смотри, как они выросли! Эх вы, ушастые зайцы! — радостно смеётся Максим Петрович, обнимая их.
— Куда пойдём? В деревню или сразу на Нерскую? — спрашиваем ребят.
— Прямо на Нерскую. Мы уж и дров натаскали к шалашу, — отвечают ребята.
И мы идём по знакомой тропе.
— Ну, а как кроншнеп с белым пятном, прилетел или нет?
— Ещё не видели. Уже шесть прилетело, а того ещё нет.
Опять мы на открытии весенней охоты. Я, Максим Петрович, Ваня и Саша сидим у костра на берегу Нерской. Искры от костра поднимаются и тают в ночной тьме. Шумит Нерская; она сегодня в полном своём половодье. Максим Петрович очищает брусничник, из которого будем готовить «чай».
Уже и птицы все убрались на покой, только какой-то неугомонный бекас всё ещё пел свою немудрую песню: «Э… э… э… жи… жи… жи…», — описывая дугу за дугой над нашими головами.
Наконец умолк и он.
Часа в четыре утра над головой раздался берущий за душу звук: «Тюх… тюх… тюх… тюх…»
Это прошла первая стайка чирков.
— Надо собираться, — говорит Максим Петрович.
Отстояв утреннюю зорю, мы с ребятами возвращаемся к своему шалашу по болоту, покрытому водой, но ещё с замёрзшим дном. Вдруг из-за куста с криком поднимается кроншнеп, а на спине — белое пятно.
— Он, он! — кричим мы, перебивая друг друга, и как-то приятно и радостно становится на душе.
И он, значит, подал нам весть о новой весне!
ЗОРЬКА
Открытие осенней охоты — что за прекрасное время! Жара спа́ла, но ещё тепло. Воздух чистый-чистый; он напоён запахом созревших хлебов, конопли и свежего сена. Деревья стоят в полной своей красе, но уже на земле лежат пожелтевшие листья. Туман ложится раньше и утром медленно тает под мягкими, но ещё тёплыми лучами августовского солнца.
Скворцы стабунились и озоруют на огородах, в садах и на хлебных скирдах.
Молодые выводки боровой, водоплавающей и болотной дичи поднялись на крыло.
Ночь. А в камышовых заводях идёт бойкий утиный разговор.
— Слышишь, как жируют! Славная охота будет завтра, — говорит Максим Петрович.
Зорька, лежащая у ног своего хозяина, беспокойно вертит хвостом и чуть взвизгивает, широко раскрыв свои умные глаза.
— Хорошая у вас собака, Максим Петрович!
— Зорька-то? И цены нет: умница, охотник, друг; как говорится, только не говорит, а всё понимает. Вот и сейчас, видите, закрыла глаза — это потому, что про неё начали разговор, понимает… А рассказывал я вам или нет, что было с ней на первой охоте?
И Максим Петрович начал уже не раз слышанный мною рассказ:
— Три года назад я купил её у совершенно незнакомого мне охотника. Правда, он её сильно расхваливал, но ведь трудно верить. В первую же субботу я со своими приятелями отправился на охоту — мне очень хотелось испытать Зорьку. Но, как на грех, в воскресенье с самого утра пошёл сильный дождь, а в дождь плохая охота: птица таится, да и самому не особенно приятно мокнуть. Всё же мы не выдержали и пошли. Походил я часа два, изрядно промок, а дичи никакой не видел. Зорька сначала пустилась в поиск. Поиск её мне понравился, но очень быстро, как говорят охотники, начала «плести лапти», то есть идти сзади меня, прекратив охоту.
