В ярости - [38]

И тут мне стало грустно по-настоящему, я бы даже сказал, стало страшно. До такой степени, что подлый холодок пробежался по моей спине. Неужели не стоило всё это даже начинать? Но как же Катя? Разве я мог просто её бросить на растерзание этим уркам? Нет, не мог. Кем бы они ни была, не мог. Хотя чего я добился? Лишь того, что её растерзали бы теперь вместе со мной. И что значило вот это Калгановское «оприходуем»? Мне стало совсем не хорошо и захотелось думать, что «оприходовать» означало просто-напросто убить.

Вопросов мне больше никто не задавал. В комнате наступила тишина. Через пять минут её нарушил Вазген:

– Рыжий, сгоняй, пробей, куда это барыга подевался?

Охранник Березина тут же выскочил в коридор.

Примерно через пару минут Рыжий вернулся и сказал:

– Пацаны базарят, что он свалил.

– Ну это-то сразу было понятно, – усмехнулся Академик. – А с этим теперь как порешаем?

Все блатные посмотрели на меня, а Генрих грустно усмехнулся и пожал плечами.

Глава 13

Наступило тягостное молчание. Мне опять показалось, что я слышу стук своего сердца. Знакомая песня. Было просто страшно. И обидно.

— Ну что, фраерок? Кинул тебя твой барыга? — лицо Калгана просто сияло от счастья. — Думал, он тебе тут сейчас всё порешает? Против братвы пошёл, чепушило?

— Калган! Привяжи метлу! — резко оборвал помощника Берёзы Генрих. — Пацан пока не в косяке! Что с ним делать, мы ещё не решили! Видно, что Соломоныч его подставил. Тема нехорошая. Надо решать.

– Да что решать? – удивился до этого молчавший лысый мужик с шрамом через всё лицо и золотыми зубами. – Они пришли на круг, предъявили Берёзе. Не обосновали. Барыга свалил. Пусть пацан отвечает!

– Ага! А соска его Берёзу чуть не порешила! — добавил Академик. — Я не знаю, Генрих, чего ты тут решать собрался. Косяк!

Я слушал это всё и не знал, что делать. Пытаться всё валить на Соломоныча, было бы глупо. Никто бы не поверил. Да и я с таким видом сидел, когда тот Берёзу обвинял, будто мы заодно. Тем более, мы и были заодно. Можно было попробовать отдать им биту в обмен на свою жизнь. Это был тоже вариант. Но не очень уж красивый. Ведь хотел в обмен на Катину. Как-то это совсем уж мерзко выглядело: пришёл спасать подругу, а как жареным запахло, решил её бросить. Но спасти Катю, а при этом самому пойти на гибель, было нелепо. Чувство самосохранения просто не позволяло этого сделать.

«Значит, надо искать другой вариант», — подумал я и чуть не рассмеялся от глупости этой фразы.

Надо было рассуждать трезво, пока ещё было для этого время. И ещё надо было прекратить рефлексировать. Вариант отдать блатным артефакт имело смысл рассмотреть хотя бы по той причине, что если они меня собрались прикончить, то и артефакт мне уже никогда бы не понадобился. То есть, я отдал бы им вещь, которой не имел бы возможности воспользоваться.

Конечно, ситуацию сильно усложнял живой Березин, но шанс оставался. Надо было только самому поверить, что я Тот Самый Макс. И, возможно, тогда я смог бы убедить в этом блатных. А там стало бы проще договариваться.

Но одно дело – решить строить из себя крутого, а другое – реально это осуществить. Что хоть немного прибавляло оптимизма, так это позиция Генриха. То, как он осадил Калгана, давало надежду, что ни Генрих, ни остальные блатные были не при делах, и вся эта провокация — замысел лишь одного Соломоныча. Но зачем ему это было нужно? Биту-то я ему не отдал! У нас была договорённость, что я скажу ему, где она лежит, после того, как блатные освободят Катю. По сути, Соломоныч ничего не выиграл. А, может, он просто понял, что ничего не выгорает из-за «ожившего» Берёзы и сбежал? Перед уходом усугубив всё, лишний раз обвинив Березина. С другой стороны, иначе бы его не выпустили, не скажи он, что идёт за свидетелем. А ведь, если подумать, где он мог откопать меньше чем за сутки такого человека?

Да уж, ситуация складывалась грустная. Мне так сильно хотелось верить, что Соломоныч мог спасти Катю, что я взял и поверил в это. Ни на секунду не задумываясь, а не пытаются ли меня надуть или как-то использовать в неизвестных мне целях.

Надо было попросить блатных, чтобы сфотографировали меня и отправили фото в Википедию, в качестве иллюстрации к слову «лох», а лучше «идиот».

Пауза затянулась. Генрих выглядел мрачно, мне показалось, что внутри себя он борется с желанием взять и сдать меня остальным браткам с потрохами. Но при этом я был ему для чего-то нужен, иначе он бы не пытался смягчить моё положение.

Генрих прокашлялся и сказал:

— Базару нет, с одной стороны пацан в косяке…

— Он со всех сторон в косяке! — перебил Генриха Вазген.

Старый вор встал из-за стола и подошёл ко мне. Он оглядел меня с головы до ног и сказал:

– Не туда ты пошёл дружбу водить!

Мне стало интересно: уже пора было ему артефакт предлагать, или, наоборот, было поздно?

– Моё мнение вы знаете! – бросил Вазген своим товарищам и вернулся на своё место.

Все сидящие за столом одобрительно закивали головами, при этом у всех были недобрые выражения лиц. Мне это всё категорически не понравилось. Для принятия решения о моих следующих действиях у меня были сущие секунды. Мог ли я хоть что-то предпринять? Скорее всего, нет. Ни времени, ни возможности что-либо сделать не было. Кроме как сказать одно слово из трёх слогов: ар-те-факт.