В воздухе — Яки - [10]

В один из погожих дней мы выполнили полеты на групповую слетанность и провели свободный учебный бой. У меня уже был опыт ведомого, поэтому мы с Лобашовым быстро поняли друг друга. Я строго выдерживал свое место в строю. В учебном бою успехи у нас были переменные, однако зайти в хвост для прицельного огня ни мне, ни ведущему не удалось. Наши самолеты имели одинаковые летнотактические качества. Все зависело от мастерства и опыта летчика, от его умения выжать из машины все возможное, выполнить такой маневр, чтобы он был неожиданным и непонятным для соперника, от смекалки. Все маневры, каше мы применяли, быстро разгадывались. Поэтому наш "поединок" закончился, выражаясь спортивной терминологией, вничью.

Командир и летчики эскадрильи, наблюдавшие с земли за ходом учебного боя, высказали свои замечания. В моей летной книжке была сделана запись с оценкой всех элементов полета на "отлично". Командир пожал руку и сказал:

— Если мы будем так же драться в настоящем бою, то победа будет за нами.

В воздушном бою одним из главных условий успеха является осмотрительность. Если ты обнаружил противника раньше, то половина победы обеспечена. В основном немцы сбивали наших летчиков, как мы образно говорили, из-за угла. Они, как правило, выбирали наиболее выгодное положение со стороны солнца или держались на значительном расстоянии и выжидали удобного момента для внезапного удара. Если кто- то из наших отставал от группы и оказывался один, то неизбежно становился жертвой врага. В открытый бой при равных силах гитлеровцы вступали редко.

Из-за весенней распутицы наша эскадрилья с прифронтового аэродрома вернулась на основной, в Хатенки. Теперь одновременно с выполнением боевых заданий мы парами или звеньями, в зависимости от обстановки, дежурили на аэродроме. Летчики находились в кабинах самолетов в полной экипировке. Вылетали по сигналу ракеты с командного пункта полка, а задача ставилась в воздухе, по радио. В нашем экипаже за сигналами наблюдали все, обязанности были четко распределены. Оружейник Василий Мусат и моторист Антон Суховаров по сигналу ракеты быстро снимали маскировку с самолета, механик Василий Сироткин помогал мне запускать мотор. Экипаж был молодой и дружный. Мы понимали друг друга с полуслова. "Ястребок" наш всегда находился в хорошем состоянии. В свободные от вылетов часы мы брали в руки войлок, суконку и драили плоскости, фюзеляж до ослепительного блеска. Во время бритья ребята часто гляделись в плоскость или стабилизатор вместо зеркала. Все это делалось не ради показухи. У гладкой, отполированной поверхности уменьшается трение с воздушной средой,

значит, самолет сможет быстрее летать.

15 марта лейтенант Иван Соболев и я после завтрака, заняли места в кабинах самолетов. Через некоторое время в воздух взвилась зеленая ракета, рассыпавшись изумрудными осколочками в синеве неба. Мы пошли на взлет. По радио с КП приказали уничтожить немецкий разведчик, который проник на нашу территорию. Нам удалось его обнаружить по белому следу. Инверсионная полоса от самолета образуется только на большой высоте. И действительно, немец находился намного выше нас. На максимальных оборотах я набрал высоту. После 5 тысяч метров дышать стало труднее — сказывалась нехватка кислорода. В то время, как правило, высота полетов не превышала 4 тысяч метров, поэтому кислородом пользоваться не приходилось. На истребителях имелось кислородное оборудование, но маски не было. Вместо нее техники смастерили из плексигласа нечто вроде соска на конце шланга, который при необходимости летчик брал в рот, зажимал зубами и дышал. Но шланг с соском и кислородный баллон находились за бронеспинкой, и достать их в полете было не просто. Я зажал ручку управления между колен, изогнулся в каком-то акробатическом трюке, открыл баллон и вытащил шланг. Ведущий, вероятно, не сумел этого сделать, стал заметно отставать и вскоре вернулся на аэродром.

Не теряя из поля зрения фашиста, я продолжал подниматься. На высоте около 8 тысяч метров мне удалось сблизиться с вражеским самолетом. Это был Ю-88. Увидев краснозвездный Як, он начал маневрировать и отстреливаться. Первую очередь я дал издалека и промазал. В пылу боя хочется побыстрее разделаться с противником, но это не всегда получается. Я продолжал сближение, а немецкий стрелок в это время вел непрерывный огонь по моему самолету, правда, безрезультатно. После второй моей очереди он умолк. С дистанции в 250300 метров я дал третью очередь по фашистскому разведчику, тот задымил и круто пошел вниз. На пикировании выпустил в него остаток боеприпасов. Посмотрел на прибор — горючего остается в обрез. Немедля разворачиваюсь в сторону своего аэродрома. Детальной ориентировки я не вел. Не до этого было. Но курс, по которому преследовал "юнкере", запомнил. Это и помогло. После приземления еле успел освободить посадочную полосу, как винт остановился. О выполнении задания доложил командиру эскадрильи.

Для того чтобы летчику засчитали сбитый самолет, необходимы были подтверждения наземных войск, постов наблюдения или показания не менее двух летчиков, участвовавших в этом бою. Прошло несколько дней, а подтверждений о сбитом разведчике ни от кого не поступало. Тогда мы с командиром эскадрильи на По-2 вылетели в район Тулы, где проходил воздушный бой. Из рассказов местных жителей и работников Тульского аэродрома выяснилось, что действительно 15 марта немецкий разведчик был сбит нашим истребителем и упал километрах в двадцати пяти на юго- запад от Тулы. Сбитый "юнкере" отнесли на мой боевой счет. Это была