Где над стремниной, камень сокрушая,
Стоят века, обнявшись, тис и граб,
Зеленой ящерицей лезет вверх лишайник
По скользким выступам во влажный полумрак.
В тебе живет неисцелимой жаждой
Страсть по неведомому, и она сродни
Тоске оленьей по лесистым кряжам,
Стремленью трав пробиться из земли.
Сев под стеною древнего самшита,
Что, может быть, древнее, чем Кощей,
Следишь, как зелень светом перевита
Горячих папоротников, голубых хвощей.
Ты любишь миг, когда смолкают птицы
И все живое спешно ищет кров,
И вещая вода в пустые бьет глазницы
Прозреть готовых каменных богов.
Но ближе сердцу золотое предвечерье,
Когда в горах сгущаются дымы,
Душа твоя тоскующим ущельем
Глядит в непостижимость синевы.
Ока зимой. Простор
Мы шли заснеженною поймою Оки,
Где травы сохлые под ветром прозябали.
Над всхолмленной равниной тальники
Всходили медленными красными дымами.
Слепящей красоты своей стыдясь
Перед замершим, чахлым и унылым,
Вода протоков, подо льдом струясь,
Лишь изредка на волю выходила.
Но так пронзителен и темен был прогал,
Казалось: черный лебедь зло и хищно,
В снегах поднявшись, шею выгибал,
И в страхе падал мерзлый куст-язычник.
А ветер задувал с далеких гор,
Звенел в дубраве мерзлыми хрящами.
Вдыхало сердце ледяной простор,
Свеченьем снега жадно насыщаясь.
Но вместе с радостью внушал простор немой
Смертельный страх, льдом обдавая ребра:
Навеки слиться с этой белизной,
Сухим и желтым травам стать подобной.
И веял гибелью легчайший снежный прах,
Гонимый силою неведомой издревле.
Недосягаемы, темнели на горах
Мглой синеватою покрытые деревни.
И чувство острого, печального родства
С дубравой мерзлой, с черною протокой,
Стеклянной дрожью зыбкого куста,
С дымами этих деревень далеких
Пронзило вдруг. Вот так же предок мой —
Рыбак, охотник — шел, и так же стыли горы.
И сердце ужасом сжималось и тоской
Перед величием полунощных просторов.
В зазеленевший сад ворвался дождь,
Разбередил сиреневые пущи.
Я забралась туда, где вылез хвощ
Из древности под свежесть струй текущих.
Тянуло темным от земли вином.
Лохматый хворост возвышался грудой.
Как на воде, на воздухе сыром
Качались кожистые листья незабудок.
А вкруг меня взвихренные валы,
Воронки, водопады стеблей, веток.
Вбирая дух корней, травы, коры,
В жизнь сада я врастала незаметно.
О, если воздух — первовещество,
То, верно, тот, что полон птичьим пеньем!
Рыдая от бессилья своего,
Ему веками подражали флейты.
Не в ветках зарождались голоса —
В верховьях времени они начало брали,
Где блещут первозданные леса
И водопады бьют в уступах скальных.
И я тропу торила как поэт —
Не чувствами, не мыслью, но наитьем,
Откуда лился к нам звучащий свет,
Дробясь в осколки, скручиваясь в нити.
Мир, мне твоей не надо новизны!
Когда есть миг свободы изначальной:
Стоять, дышать под куполом сквозным
Блистающего чистого звучанья.
