— Изволь, изволь…
Рваный козырекъ закуриваетъ папиросу и продолжаетъ:
— Въ нашей губерніи, ваше благородіе, народъ самый политичный, потому что, почитай, совсѣмъ дома не живетъ, а все либо въ Петербургѣ, либо въ Москвѣ. Кто въ буфетчикахъ, кто въ артельщикахъ, кто по лавкамъ въ прикащикахъ. Теперича всѣ самые что ни на есть именитые купцы — всѣ ярославцы. И вездѣ наши… Нѣтъ такого города, значитъ, чтобы ярославцевъ не было. Одинъ нашъ ярославецъ даже въ арапской землѣ Бразиліи былъ.
— Врешь? какъ-же онъ туда попалъ?
— Хмѣльной попалъ. Былъ онъ, значитъ, въ Петербургѣ на биржѣ при нагрузкѣ, зашелъ на корабль этотъ самнй, да и заснулъ въ уголкѣ, потому сонъ сморилъ, — хвативши былъ крѣпко, шнапсъ тринкенъ, значитъ. Только просыпается — глядь, анъ ужъ окіанъ море и береговъ не видать. Заревѣлъ онъ и ну проситься у капитана обратно, а капитанъ ему: нѣтъ, говоритъ, другъ любезный, коли, говоритъ, ты на корабль попалъ, такъ и поѣзжай съ нами, такъ какъ мы теперь въ Бразилію ѣдемъ и семь тысячъ верстъ отъѣхали. Ну и привезли въ Бразилію. Хотѣлъ онъ ѣхать обратно — тыщу рублевъ требуютъ, потому тридцать три тысячи верстъ. Гдѣ мужику такія деньги взять? Туда-сюда, и остался тамъ на прожитіи, Христа ради побираясь. Женатый былъ; въ деревнѣ жена и двое ребятъ остались. Ну, извѣстно, человѣкъ къ бабѣ привычный; крѣпко загрустилъ безъ бабы. А тамъ въ Бразиліи этой бабы хоть и есть, только черныя такія и серьгу въ ноздрѣ носятъ. Думалъ, думалъ онъ да и рѣшилъ: что жь, хоть и черная баба, а все Божій даръ. Взялъ да и женился, потому такое положеніе есть, кто тридцать тысячъ верстъ отъѣдетъ отъ своего мѣста, то закону препона полагается и при живой женѣ жениться можно; женился на черной бабѣ, и пошли у нихъ дѣти полубѣлыя. Только съ бабой онъ, значитъ, живетъ, а самъ все помышляетъ, какъ-бы въ Россею… Кажиный день выходитъ на берегъ моря и какъ завидитъ корабликъ, — сейчасъ кричитъ: братцы мои, нѣтъ ли межъ васъ земляковъ ярославцевъ, повезите въ Россею за дарма. Кричалъ, кричалъ, и что жь ты думаешь, ваше благородіе, нашлись ярославцы — довезли. Хотѣлъ въ тѣ-поры и жену свою черную съ ребятишками взять и на корабль ихъ привезъ, да тѣ, какъ увидали на кораблѣ икону, такъ и шарахнулись отъ страха въ море и перетонули. И какъ только онъ, ваше благородіе, пріѣхалъ въ Питеръ, — сейчасъ его за своевольную отлучку въ Сибирь.
— Да ты не сочинилъ эту исторію?
— Зачѣмъ сочинять, ваше благородіе; отъ сродственниковъ этого мужика слышалъ.
— Еще разъ тебя прошу: не называй меня ни бариномъ, ни благородіемъ, и въ доказательство тебѣ, что я не баринъ, а мужикъ, мы съ тобой на станціи выпьемъ по стакану водки.
— Станція Колпино! возглашаетъ черезъ нѣсколько времени кондукторъ.
Поѣздъ остановился.
— Такъ выходи на платформу, тамъ выпьемъ водки! Пригласи, кстати, и твоего товарища, что на гармоніи игралъ, говоритъ молодой человѣкъ въ фантастической поддевкѣ и выходитъ изъ вагона.
— Эй, гармонія! кричитъ надорваный козырекъ. Пойдемъ со мной! Тиролецъ этотъ, что со мной сидѣлъ, водку пить зоветъ!
1874
