В устьях и в море - [5]

Недолго длится здѣсь эта зимняя спячка. Къ концу февраля начинаетъ теплѣть; солнце съ каждымъ днемъ забирается выше и выше и стоитъ подуть денекъ-другой южному вѣтру, чтобы преобразить спящую природу. Ледъ таетъ и на немъ появляются лужи; вода мѣстами просасываетъ его и смотритъ на свѣтъ Божій, отражая въ себѣ ясное солнце и небо. Народъ начинаетъ копошиться на пристаняхъ, селеніяхъ и ватагахъ. Закипаетъ работа. Удары кузнечнаго молота, стукъ топора и храпъ пилы стоятъ въ воздухѣ. Пахнетъ смолой и дубомъ [6] . Оправляютъ суда и лодки: задѣлываютъ, пробиваютъ (конопатятъ), смолятъ и торопятся закончить приготовленіе снасти въ ловъ. Страда! Спать некогда; вдругъ ударитъ тепло и пронесетъ ледъ. Тутъ дорога каждая минута, вѣдь самый изобильный ловъ тотчасъ за уходящимъ льдомъ. Правда, льды въ морѣ еще крѣпки, да вѣдь въ море и выходятъ въ ледъ.

А, между тѣмъ, съ Кавказа и Чернаго моря начинаетъ появляться птица, сначала рѣдкая, обыкновенно утка, потомъ болѣе и болѣе частая и, наконецъ, тянутся цѣлые отряды ея, почти безпрерывной вереницею. Утки полощатся въ талой водѣ; слышно гоготанье гусей, крикъ лебедя; въ небѣ блещутъ серебристыя крылья колпиковъ и колеблятся черныя длинныя ленты ибиса-коровайки. Бабы, чайки, бакланы, кулики, цапли – все это освѣщаетъ и оглашаетъ наступающую весну, зоветъ ее. Хозяева вернулись и просятъ свѣта, тепла и зелени.

И, вотъ, идетъ эта весна, идетъ съ каждой свободной волною, съ теплымъ лучемъ, съ зеленымъ камышемъ, выползающимъ на зольный свѣтъ, съ пухлой почкой, готовой распуститься въ листъ. Когда тутъ спать?!

Вода кипитъ судами; снуютъ лодки слышны свистки и крикъ пароходовъ; въ воздухѣ трепещатъ флаги и бѣлѣютъ паруса надуваемые вѣтромъ.

Проснулись лебединыя груди!.. Въ море, въ море!!.. И тянется, и уходитъ безконечная вереница – тѣ же птицы, тотъ же перелётъ…. Корму!

Спѣшатъ на пристаняхъ – навигація. На ватагахъ тотъ же переполохъ – на рѣчныхъ въ особенности. Кишитъ народъ, ждутъ воблы и сельди [7] . Сотни милліоновъ вылавливаютъ и готовятъ ее въ пищу русскаго люда. Есть надъ чѣмъ поработать.

А солнце припекаетъ все сильнѣй; зазеленѣло все, чему суждено зеленѣть; колокольчикъ камышевки [8] безъ устали звонитъ въ камышахъ; мѣстный орелъ – орланъ-бѣлохвостъ, замѣтною широкою спиралью уходитъ изъ глазъ, утопая въ тепломъ воздухѣ. Хорошо въ это время въ устьяхъ Волги.

I. На ватагѣ.

Ряды темныхъ, сыроватыхъ свай, служа основаніемъ полудеревянному, полукамышевому зданію, вродѣ большаго сарая, выдвинулись съ берега и съ изумительною ясностью опрокинулись въ зеркально-спокойной водѣ. Вода отразила въ себѣ и утреннее розовато-голубое небо, и полукамышевыя стѣны, и камышевую бурую кровлю зданія, вскользь задѣтую, точно раскаленную первыми лучами появившагося на горизонтѣ солнца. Отразила она и черную кучку свѣжевысмоленыхъ судовъ, привязанныхъ къ сваямъ и желтую бахрому камыша, окаймлявшаго берегъ. Болѣе ничего не было видно въ водѣ.

Отраженное зданіе было то, что на ватагѣ называютъ плотомъ [9] .

Тишина была совершеннѣйшая, нарушаемая, впрочемъ, едва слышнымъ гудомъ густаго, мало присмирѣвшаго отъ росы комара, да кругами, разбѣгавшимися по сонной водѣ отъ всплескивавшей рыбы. Затѣмъ – ни звука, ни движенія, – даже перистыя махалки камыша не шевелились.

Не смотря на конецъ августа, было такъ тепло, что большинство промысловаго населенія спало на вольномъ воздухѣ, что доказывалъ рядъ бѣлыхъ пологовъ [10] , облѣпившихъ плотъ со всѣхъ сторонъ по мосткамъ его окружающимъ. Въ рыбницахъ [11] , стоявшихъ на водѣ тоже бѣлѣли полога, значитъ спалъ народъ.

На берегу, сообщавшемся съ плотомъ прочными, тяжелыми мостками, укрѣпленными на такихъ же сваяхъ, но ту и по другую сторону плота было опрокинуто нѣсколько рыбницъ и неводниковъ [12] , видимо недавно высмоленныхъ и чернѣвшихъ точно рядъ жуковъ.

И по сю, и по ту сторону неширокаго прорана, на который выдвигался плотъ, берега поросли неширокой каймой камыша. Далѣе за прораномъ лежала буро-зеленая, выкошеная уже низь со сметанными стогами грубаго сѣна, торчавшими по ней тамъ и сямъ. Прямо отъ плота берегъ полого поднимался къ невысокому суглинистому холму, на которомъ, или, лучше сказать, въ которомъ зарылся отъ жару, осыпанный тѣмъ же суглинкомъ выходъ – ледникъ для посола рыбы. Только стеклянныя рамы въ видѣ парничковъ наверху (иллюминаторы), да деревянное передъ-выходье убѣждало, что это не простой естественный холмъ. Плотъ и выходъ – два главныя существенныя зданія каждаго промысла (ватаги).

По сторонамъ, между плотомъ и выходомъ, были раскиданы постройки разной величины и вида, большею частью камышовыя: огромные лабазы со врытыми въ землю чанами, для теплаго посола всевозможной мелкой, частиковой [13] , чешуйчатой рыбы; соляные и матеріальные амбары и конюшни; деревянныя были только кладовыя, казармы для рабочихъ и дома для служащихъ. Подъ именемъ дома, въ настоящемъ случаѣ, слѣдуетъ понимать избы большихъ или меньшихъ размѣровъ. Все вмѣстѣ представляло собою нѣчто вродѣ хутора земледѣльческихъ губерній.

Отсутствіе всякой древесной растительности и почти стоячая вода прорана каждому бывалому человѣку указывали на то, что промыселъ находился гдѣ-то вблизи моря и притомъ въ такомъ разстояніи отъ главныхъ прѣсноводныхъ устьевъ Волги, что солонцеватая невыщелоченная почва не позволяла дереву пустить корни въ ея глубину. Накошенное сѣно служило такимъ же указаніемъ, – соленыя травы составляли значительную его часть. Постройки и вообще обстановка промысловаго заведенія (ватаги) указывали на дѣло среднихъ и, пожалуй, еще болѣе скромныхъ размѣровъ.