В устьях и в море - [10]

Въ дверяхъ выхода, сверкая на солнцѣ брюхатымъ рѣзальнымъ ножомъ [29] , стоялъ высокій красивый киргизъ-рѣзальщикъ, поводя имъ по мокрому бруску. Мигомъ поднялъ онъ рыбу на плотъ, обернулъ ее спиною вверхъ и рядомъ положилъ башками на деревянную подкладку, башешную доску вершковъ полутора толщиною, чтобы не портить топоромъ пола.

Ударомъ обуха рѣзальщикъ оглушилъ сперва еще возившуюся рыбу, по которой пробѣжала послѣдняя дрожь, и затѣмъ четырьмя послѣдовательными и быстрыми ударами топора, разрубилъ четыре башки вдоль на двѣ ровныя половины каждую. Обернувъ рыбу вверхъ тешею, онъ выдралъ изъ двухъ уже разрѣзанныхъ въ морѣ рыбъ плавательные пузыри (клеину), которые, высохнувъ, составляютъ то, что намъ извѣстно подъ рыбьемъ клеемъ, и бросилъ ихъ въ шайку съ водою. По самой серединѣ теши третьей нераздѣланной (не разрѣзанной) бѣлуги, начиная отъ головныхъ плавниковъ до краснаго пера [30] , однимъ махомъ ножа, онъ провелъ твердой, привычной рукою совершенно прямую черту. Жирная, блѣдно-красная теша раздвинулась и обнажила окровавленныя внутренности рыбы, которыя рѣзальщикъ моментально отдѣлилъ, причемъ несъѣдобныя части, то-есть турсунъ [31] и печень, швырнулъ въ воду прорана на потребу миріадъ мелкой рыбы-малька. Бережно отодравъ клеину отъ позвоночнаго спиннаго хряща, къ которому она плотно прикрѣплена, онъ обернулъ и эту третью бѣлугу темно-зеленой спиною вверхъ и всѣ три рыбы, по мѣркѣ, живо разрѣзалъ на ровные поперечные куски (звенья), которые тотчасъ были перебагрены на вѣсы и взвѣшены. Пока рѣзальщикъ продѣлывалъ выше сказанныя манипуляціи съ изумительной быстротой, аккуратностью и почти съ математической вѣрностью, привезенная Ильенковымъ свѣжая, только что пробитая [32] , икра была уже взвѣшена.

Дошла очередь до севрюги. Съ нею повторилась та же операція, что и съ бѣлугою, съ тою разницею, что она не рѣзалась на куски, а была распластана, то-есть раздѣлена вдоль на двѣ совершенно ровныя половины, удерживаемыя вмѣстѣ только становымъ хрящемъ и кожею спины, усаженною острыми жучками [33] . Для этого рѣзальщикъ, выпотрошивъ рыбу и выдравъ изъ нея клеину, близъ н а роста [34] , тянулъ концомъ ножа въ цилиндрическій хрящъ, лежащій вдоль всей спины рыбы со внутренней полости тѣла, и на обухѣ ножа досталъ изъ этого цилиндра петлю заключенной въ немъ вязиги, поддѣлъ ее пальцемъ и быстро вырвалъ изъ хряща нѣжную синевато-бѣлую, полупрозрачную ленту вязиги. Все тѣло уже выпотрошенной рыбы извилось, задрожало и даже забилось о деревянный подъ выхода – такъ чувствительны были эти сокровеннѣйшія ея части. Это былъ послѣдній призракъ, искра, намекъ на отлетѣвшую уже жизнь.

Дѣло было кончено. Икру и рыбу взвѣсили; бѣлугу и севрюгу отдѣльно. Митя вписалъ пріемку въ журналъ и въ рубежъ [35] ловцу и казалакъ захватилъ ее и повезъ къ выходу.

– А что, еще никого не видать съ переборки? обернулся Ѳедоръ Петровичъ къ Ильенкову.

– Гдѣ! къ обѣду развѣ – вѣтеръ-то гдѣ? А на шестахъ – поработаешь.

Походивъ по плоту, надзиратель повернулъ въ лѣвую небольшую дверь его и вышедъ на узкій боковой приплотокъ, который, въ видѣ галлереи, со всѣхъ сторонъ, выдавался надъ водою изъ-подъ зданія плота. Прямо противъ двери, на самомъ солнечномъ припекѣ, стояла большая деревянная клѣтка, аршинъ четырехъ высоты, съ рѣшетчатой дверью, теперь полуотворенной. Въ клѣткѣ этой на поперечныхъ шестахъ, укрѣпленныхъ вверху, колебались бѣлыя, растрепанныя космы вязиги; а на приплоткѣ клеевщикъ, онъ же и вязижникъ, гармонистъ Андрюшка, ровнялъ на шестѣ такую же волглую косму вязиги, готовясь свивать ее. Выровнявъ, онъ обвилъ собранныя ленты въ видѣ жгута тонкою сырою прядью вязиги и закрѣпилъ ее узломъ.

– А что, Андрюнька, клей-то намъ не отправить-ли?

– Развѣ лодку посылаете, Ѳедоръ Петровичъ?

– Да, Елисѣевъ пойдетъ.

– Скоро, можетъ?

– Къ вечеру, раньше-то не уберешься, чай.

– Что же, пошлемъ и клей, что ему здѣсь валяться-то, съ лѣта лежитъ, – такой есть. Вотъ совью вязигу, сошью мѣшокъ и покладемъ.

– Ладно, сошьешь – скажи. У меня есть – выдамъ. Андрюнька сталъ вынимать изъ сырой холстины новую косму волглой вязиги [36] и Ѳедоръ Петровичъ вышелъ обратно на плотъ и повернулъ по мосткамъ на берегъ.

Тамъ неводные комплекты [37] , т. е. рабочіе киргизы, подъ руководствомъ неводниковъ калмыкъ, оборачивали и стаскивали на воду рыбницы и неводники, нѣкоторые, оправляя невода, вставляя вмѣсто плохаго ядра [38] новое и пополняли балберу [39] . Одинъ неводчикъ сажалъ новый неводъ на подбору [40] , растянутую на кольяхъ. Киргизы строгали и вертѣли балберу. Ѳедоръ Петровичъ заглянулъ мимоходомъ на работу и направился къ выходу, куда вела наѣзжанная казалаками и станками дорога, представлявшая собою сыпучую ракушу [41] , перемѣшанную съ суглинкомъ.

У выхода, отстоявшаго отъ плота на добрую четверть версты, стояли двѣ лошади, запряженныя въ казалаки. Въ одинъ киргизы таскали съ выхода кружки соленой бѣлуги. Двери передвыходья были отворены.

Передвыходье представляло собою нѣчто въ родѣ большихъ сѣней, по ту и по другую сторону его, по бокамъ, находились соляные амбары, полные сѣрой крупно смолотой солью. Изъ него прямо въ выходъ вели тяжелыя створчатыя двери, съ тяжелымъ кирпичемъ на веревкѣ, бѣгавшей въ блокѣ.