Из деревни за Иваном Ильичом приехал на линейке красавец-болгарин: жена его только что родила к истекает кровью. Иван Ильич поехал. У роженицы задержался послед. Иван Ильич остановил кровотечение, провозился часа полтора. На прощание болгарин, стыдливо улыбаясь, протянул Ивану Ильичу бумажку и сказал:
– Вот примите малость!
Домой Иван Ильич воротился в сумерках. Катя спросила:
– Сколько тебе заплатили?
Он усмехнулся.
– Вот какая хозяйственная стала! Все сейчас же о деньге!
– Нет, серьезно, – сколько?
Иван Ильич неохотно ответил:
– Три рубля.
Катя ахнула.
– А фунт хлеба стоит семьдесят пять копеек! Значит, четыре фунта хлеба, гривенник на прежние деньги! Да как же ему не совестно! Ведь это Албантовы, первые богачи в деревне, они осенью одного вина продали на сто двадцать тысяч. Как же ты его не пристыдил, что так врачу не платят?
Иван Ильич решительно и серьезно ответил:
– Этим не торгуют и об этом не торгуются. Оставим.
– Да, выгодно для них! Сами за бутылку молока полтора рубля берут, а доктору платят трешницу. Вот где настоящие эксплуататоры!
– Марфа, Марфа! О многом печешься! – вздохнул Иван Ильич и пошел к себе.
Начиналась самая трудная пора дня. Керосину не было, и освещались деревянным маслом: в чайном стакане с маслом плавал пробочный поплавок с фитильком. Получался свет, как от лампадки. Нельзя было ни читать, ни работать. Анна Ивановна вязала у стола, сдвинув брови и подняв на лоб очки. Когда-то она была революционеркой, но давно уже стала обыкновенной старушкой; остались от прежнего большие круглые очки, и то еще, что она не верила в бога. Иван Ильич медленно расхаживал по узкой спаленке, кипя от вынужденного бездействия. В железной печке полыхали дровешки, от нее шел душный жар. По крыше шумел злобный норд-ост, море в бешенстве бросало на берег грохочущие волны. Катя убралась с посудою и ушла в бывшую коморку для прислуги за кухней, где она теперь жила зиму. Там, не жалея глаз, она села с книгой к своей коптилке.
Вечером пили в кухне чай. Снаружи в кухонную дверь постучались. Иван Ильич отпер.
– А-а, профессор!
Вошел профессор с женой, – знаменитый академик Дмитревский, плотный и высокий, с огромной головой. Его работы по физике были широко известны за границею. Несколько лет назад он открыл способ опреснения морской воды силою солнечной энергии и работал над удешевлением этого способа. Но все сложные аппараты остались в России, а он второй год проживал на своей крымской даче, паял мужикам посуду и готовил для потребиловки жестяные коптилки. Кроме того, впрочем, два раза в неделю ездил в город и читал в народном университете лекции по физике. Среди рабочих они пользовались большою популярностью.
Сочным, жизнерадостным голосом, наполнившим всю кухню, профессор сказал:
– Ну, погодка! Еле дошли до вас. Ветер еще сильнее стал, с ног сшибает. Мокреть какая-то падает и сейчас же замерзает… Gruss aus Russland! [Привет из России! (нем.)]
Он счищал ледяшки с седой бороды и усов. Профессорша скорбно вздохнула.
– Да, Gruss aus Russland! Так и представляется: холод, все жмутся в дымных, закопченных комнатах, грызут хлеб с соломой и ждут обысков.
Катя сняла со стола самовар и поставила на пол к печке.
– Садитесь, сейчас самовар подогрею.
– Не надо, мы уж пили.
– Все равно, мне нужен кипяток, отруби заварить для поросенка.
Профессорша села на табуретку возле плиты.
– А у меня горе какое, Анна Ивановна! Весь день сегодня плакала… Представьте себе, любимое мое кольцо с бриллиантом, свадебный подарок мужа, – пропало сегодня.
– Что вы говорите, Наталья Сергеевна? Ведь вы же его никогда с пальца не снимали!
– Да… Так странно! – Наталья Сергеевна машинально оглянулась и понизила голос. – Вы знаете княгиню Андожскую?
– Это, что у Бубликова живет, красавица такая?
– Да. Ее мужа, морского офицера, во время революции матросы сожгли в топке пароходного котла, все их имения конфискованы. Живет она с маленькой дочкой и старухой матерью у Бубликова, все, что было, распродала, он ее гонит из комнаты, что не платит. Ужасно несчастная. Так вот пришла она сегодня утром к нам, я тесто месила. Увидела кольцо и пришла в восторг. "Как, – говорит, – можно с ним тесто месить! Ведь пачкается кольцо, портится!" – "Боюсь, – говорю, – потерять, очень дорого мне это кольцо". Ну, все-таки убедила меня, сняла я и положила на туалет. Через четверть часа она ушла, а после обеда хватилась я кольца – нету. Весь туалет обыскали, все отодвигали, – нету. Когда княгиня была, муж в столовой мыл пол, он видел, что княгиня подошла к туалету и странно как-то стояла… Только вы, пожалуйста, никому этого не говорите! – испугалась Наталья Сергеевна.
– Может быть, кто другой взял?
– Никого решительно не было больше. Я ей написала письмо, завтра утром пошлю. Уж не знаю… Пишу: вы для шутки взяли мое кольцо, чтоб напугать меня, зная, как оно мне дорого. Пошутили, и будет. Будьте добры прислать назад.
Катя взволнованно воскликнула:
– Да нет, это не может быть! Такая изящная на вид, отпечаток такой глубокой аристократической культуры!
– Тяжелое происшествие! – поморщился профессор.
– Господи, как мы все зачерствели! Ясно, погибает с голоду человек!
