В ту сторону - [2]
Российская действительность менялась так же стремительно. Еще вчера граждане гордо оглядывались назад, на времена постылого социализма, сравнивали сегодняшние приобретения с тогдашними потерями. Говорили, что в капиталистическом хозяйстве тоже есть трудности, но возможности капитализма безграничны. И вдруг тревога разлилась по городу: сообщили, что американский банк обанкротился, а немецкий миллиардер бросился под поезд. В былые годы Советский Союз радовался катаклизмам на Западе, а сейчас радоваться не получалось: сбережения лучшей части общества находились именно там, где свирепствовал Доу Джонс. А если худо хозяину, то и работнику худо — попросишь у хозяина зарплату, а он тебе не даст. Эта простая арифметика вдруг сделалась всем понятна. И с надеждой заглядывали в газеты: как они там, олигархи-то наши, покупают ли еще яхты? Покупают, голубчики? И слава богу.
Пока соседи по палате были живы, они просили Татарникова объяснить им, кто такой этот таинственный Доу Джонс, и вообще, что происходит с миром. Особенно волновался сосед справа, Витя, рязанский житель с раком мозга. Начиналось у Вити, как и у всех в урологическом отделении, с рака мочевого пузыря, а потом метастазы оказались в мозгу. Как болезнь переместилась из мочевого пузыря в голову — это Витя отлично понимал, и врачу поддакивал, а вот про индекс Доу Джонса не понимал ничего.
— Тебе не все равно, Витя?
— А в общем-то мне наплевать. Но ты все-таки расскажи. Приятно, что им тоже солоно пришлось. Не все же нам отдуваться.
— У них все нормально, Витя. Миллиардом больше, миллиардом меньше — они не заметят.
Это нас с тобой, Витя, простынкой накроют да на погост снесут — а они еще пожируют.
— Пожируют, говоришь?
— Боюсь, что да, Витя, — сказал Татарников.
Витя расстроился и некоторое время молчал, поигрывая шлангом катетера — из живота у него торчала гибкая трубка для вывода мочи. Витя наматывал трубку на палец, отчего подача мочи прекращалась, а потом резко выдергивал палец — трубка распрямлялась и струя мочи била в банку. Наигравшись с катетером, Витя продолжил беседу.
— Все равно объясни, Сергей Ильич, что вдруг все посыпалось? Забегали, забегали, таракашки. То — прямо лучше не бывает, а то вдруг — беда.
— Кризис финансовой системы, Витя.
— Скажи понятней, Сергей Ильич. Вот у меня всегда финансовый кризис, но помираю-то я от рака.
— Финансовая система, Витя, это не то, что у тебя в кармане, а соотношение того, что у тебя в кармане, с тем, что в кармане у меня, и с тем, что в кармане у старика.
— Так у нас же нет ничего.
— Вот видишь. Это обстоятельство называется словом «система». А теперь посмотри на мир в целом.
Витя поглядел сквозь окно на ватное московское небо. Эта часть мира была покрыта мелким дождем.
— Не тяни, Сергей Ильич. Так помру, не узнаю про кризис.
— В мире, Витя, у некоторых есть деньги, а у некоторых нет. Это мировая система. У одних больше, у других меньше. Такая вот система, так нарочно придумали. Если бы у всех было всего поровну, тогда стимула жить не стало бы.
— Чего бы не стало? Не понял слова.
— Нет стимула — это значит, нет у нас с тобой причины жить дальше.
— Глупости не говори, Сергей Ильич. Причина жить есть, сам, что ли, не знаешь.
Татарников раньше знал такую причину, но, пока лежал в больнице, эта причина делалась все менее очевидной.
— Одним словом, Витя, людям надо договориться, как быть, чтобы одни всегда были богаче других. Богатые покупают товары, опять эти товары продают, снова получают деньги, снова покупают. Знаешь, как это бывает?
— Знаю, — сказал умирающий Витя.
— Понимаешь, Витя, примерно раз в сто лет меняется финансовая система мира, обычно после большой войны. Или перед большой войной. Когда понятно, что систему уже не поправишь, самые богатые богачи решают, что лучше: начать войну или напечатать новых денег. Собираются главные люди со всех стран и договариваются.
— Редька — пятак, а свекла — трояк?
— Примерно так, Витя. Ну, вот после наполеоновских войн был Венский конгресс.
— Понятно, — сказал Витя. Он никогда не слышал про этот конгресс, но уже успел наслушаться от соседа много умственных слов.
— И после Первой мировой снова главные богачи собрались, Версальский договор подписали. Это было в Версале.
— Понятно, — сказал Витя.
— А мы с немцами после Первой мировой подписали договор в Рапалло. Слышал про такое место? — Место Рапалло неожиданно представилось Сергею Ильичу таким же ненужным на карте, как мочевой пузырь в организме: вполне можно было обойтись и без него, однако вот существует такое место Рапалло. И зачем, спрашивается, существует?
— Где, говоришь?
— В Рапалло.
— Не слыхал.
— А после Великой Отечественной войны была Потсдамская конференция. Знаешь, зачем они собираются, Витя? Всякий раз люди по новой решают, как сделать, чтобы богатые были всегда богатыми.
— Никак договориться не могут?
— Стараются, но надолго договора не хватает. Сначала все хорошо идет, а потом одни стали больше воровать, другие больше кушать — а финансовая система все та же самая. И главное, понимаешь, в чем штука, Витя, богатых делается в мире больше — а этого богатые допустить никак не могут. Тогда они уже не будут самыми богатыми, понимаешь? Надо, чтобы было больше бедных.
Тридцать эссе о путях и закономерностях развития искусства посвящены основным фигурам и эпизодам истории европейской живописи. Фундаментальный труд писателя и художника Максима Кантора отвечает на ключевые вопросы о сущности европейского гуманизма.
Максим Кантор, автор знаменитого «Учебника рисования», в своей новой книге анализирует эволюцию понятия «демократия» и связанных с этим понятием исторических идеалов. Актуальные темы идею империи, стратегию художественного авангарда, цели Второй мировой войны, права человека и тоталитаризм, тактику коллаборационизма, петровские реформы и рыночную экономику — автор рассматривает внутри общей эволюции демократического общества Максим Кантор вводит понятия «демократическая война», «компрадорская интеллигенция», «капиталистический реализм», «цивилизация хомяков», и называет наш путь в рыночную демократию — «три шага в бреду».
Автор «Учебника рисования» пишет о великой войне прошлого века – и говорит о нашем времени, ведь история – едина. Гитлер, Сталин, заговор генералов Вермахта, борьба сегодняшней оппозиции с властью, интриги политиков, любовные авантюры, коллективизация и приватизация, болота Ржева 1942-го и Болотная площадь 2012-го – эти нити составляют живое полотно, в которое вплетены и наши судьбы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор «Учебника Рисования» и «Красного света», Максим Кантор нарисовал новый портрет общества.Это портрет сумасшедшего – толпы на площадях, раскол на либералов и патриотов, деление на интеллигенцию и народ.Так было сто лет назад, так было двадцать лет назад. Почему опять?Спектакль или реальная история? За какую свободу мы, овцы, боремся?Максим Кантор посвятил книгу своим детям: «Вы должны знать, как это было, когда интеллигенция отказалась от своего народа. Учитесь всегда становиться на сторону слабого и никому не кланяться».Эта книга – манифест свободного сознания.
«Как долго может продолжаться то безвременье, в котором мы сейчас живем? Путин не вечен, но не все это понимают. Хотя, вроде бы очевидно, все люди смертны. А вот Россия будет существовать и без Путина. Но как существовать? Что это будет с Россией и Украиной? Времени осталось мало. Скоро нам придется привыкать к совсем новой стране. Новой и непривычной.» (М.Кантор)Автор этой книги известный художник, писатель и публицист Максим Кантор — человек неординарный. Вчера он поссорился с либералами, а сегодня нарывается на скандал с «верными путинцами».
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.