В тот главный миг - [29]

Алеха подошел к лошадям, нашел сваленные в кучу чересседельники, потники, седла, выбрал два. «Перепились,— со снисходительным презрением думал он об урках.— Хороши и заговорщики, спят себе... Им бы не спать, а... Нет, ему не по пути ни с теми, ни с этими. Пусть разбираются, как хотят...»

В полчаса он запряг и завьючил обеих лошадей. Упряжь была прилажена так, чтоб не брякнуть, не стукнуть. Шаги лошадей были едва слышны. Только бы влезть в голец, а дальше — воля! Он обошел стороной палатку, где спали урки, и считал уже, что выбрался, когда у самого уха едкий голос спросил:

—  Убег, значит? — Это был Хорь. Рука Алехи скользнула к сапогу за ножом, но Хорь предупредил:— Не рыпайся, паскуда, если пулей нажраться не хочешь.

Алеха стоял, молча глядя на него,

— Хорь,— сказал он надрывно,— отпусти ты меня, слышь! Я вам не вредный. Не донесу. Я по своему делу.

— Что ж за дело? — спросил Хорь спокойно.

— Таежное у меня дело, Хорь. Я и выберусь-то из тайги не раньше, как через месяц...

— Сам, значит, на дело пошел, а корешей забыл? — Хорь взялся за карабин.

— Не стреляй, погоди! Родимый! Я все как на духу... За золотом иду, Жила тут недалече... Айда вдвоем, там и на двоих хватит.

— А на пятерых? — спросил Хорь, не спуская с него жгучих глаз.

— Оно и на пятерых! — махнул рукой Алеха в каком-то самозабвении.— Одна, видать, у нас планида!

Пока они, ведя с собой лошадей, спускались к табору, Алеха поведал Хорю все о тех шурфах в урочище.

— Организуем компанию,— загорелся Хорь,— только ты, паря, гляди: никому, кроме меня, ни слова... Даже Лепехину,

Алеха клятвенно пообещал.

— О,— сказал рядом знакомый голос.— Гляжу, здесь объяснение в любви?

В двух шагах, довольно хорошо различимый в рассветном тумане, без кепки, приглаживая седые волосы и ежась, смотрел на них Соловово.

— Вот так и сходятся люди,— сказал он, щурясь,— поделятся тайнами,— он коротко и вопросительно взглянул на Алеху,— сообщат подробности биографии, и глядишь — друзья...

— Пошел в палатку! — угрожающе уставился на него Хорь,

— Простите, командир,— улыбнулся Соловово.— Я понимаю: вам важна дисциплина, но мой мочевой пузырь с ней не всегда в ладах. Позвольте привести его в соответствие с вашими требованиями.— Он растворился в ползущей дымке,

— Брехло! — пробормотал Хорь и повернулся к Алехе,— Ты там с ними — ни гу-гу, будь, как свой.— Он ткнул его кулаком и исчез.

Алеха же стоял в ужасе. «Что о нем подумал Соловово, застав ночью с Хорем? Если они решат, что он продал, придушат? Что делать? Бежать к Хорю? Рассказать все о вчерашнем заговоре у озера? Или...»

СОЛОВОВО

Соловово спустился к озеру. Солнце медленно и тяжко раздвигало на востоке ночные завесы. Высоко над туманами, за гребнями гольцов, начиналось зыбкое алое свечение. Дымка расползалась, обрывая свою кисею о выступы гольцов, об острия кедровых вершин.

Седой подрагивал в своей косоворотке. Он присел над водой, вдыхал свежий запах влаги. Где-то резко закричали птицы. Чайки? Неужели их могло занести к этому озеру в тайге, за тысячи километров от морей? Конечно, могло. Птицы — они, как люди. Их можно встретить в самых странных местах. Впрочем, вот они бредут по тайге уже третий месяц и даже следа людского не встретили. Неужели всех перебьют? Но какой смысл уркам это делать? Перебить — легче легкого. Нет, тут дело в чем-то другом.

Змейки ветра заползли под рубаху, Седой поежился и встал, повернул к тропинке наверх и остановился. К нему спускался Алеха.

— Викентьич,— сказал он, исподлобья разглядывая Соловово.— Ты чего это?.. Ты чего подумал; Викентьич?

Седой знал, что в случае опасности важно ни единым жестом не показать, что боишься. Алеха был росл, крутоплеч, силы у него хватило бы на двух Соловово. Поэтому он стоял, спокойно разглядывая Алеху, и только колено его незаметно подрагивало, но он знал, что, если у него будет хотя бы еще минута, он сумеет справиться и с этой слабостью.

— Алеха,— сказал он своим домашним, так не подходящим ко всей обстановке голосом.— Как ты думаешь, что может решить нормальный человек, который вчера еще считал тебя своим, а сегодня на рассвете встречает тебя с уркой?

Алеха засопел и шагнул вперед. Глаза его расширились и напряглись.

— Стой! — резко наклоняясь, сказал Соловово и выпрямился, держа в руках круглый коричневый камень.

Алеха, тяжело дыша, остановился.

— Расскажи, о чем говорили? — властно приказал Соловово. Алеха обмяк.

— Викентьич, бес меня попутал,— сказал он, сплевывая и садясь на траву.— Хотел я вчера и вас, и их спокинуть и уйти...

— А он задержал и заставил... что? Что заставил делать?

Алеха тряхнул головой, кепка съехала на затылок.

— На золотишко я его веду. Знал я тут одну жилу. К ней и сворачиваем. Он никому говорить не велел... Никому. Я только тебе сказал... Ежели ты другим передашь, меня пришьют, где ни то... Никто не знает, что мы задумали... Веришь, нет, Викентьич?

— Верю, Алексей. Остальные знать не будут. Но смотри: дураков здесь нет. Увижу, что продать собираешься, не успеешь.

Расставшись с Алехой, Седой подошел к своим и начал помогать им укладываться.

— Шевелись! — поторопил канавщиков Глист. Длинное безволосое лицо его кривилось и дергалось,сглаза рыскали по сторонам, кепка сидела на самом затылке.