В тени сгоревшего кипариса - [10]

Муссолини широко раскрыл глаза. Видно было, что он доволен, хотя и несколько удивлен. Тогда он сообщил мне действительную причину вызова, но высказал ее в форме предложения:

– Кризис неотвратим. Вы, вероятно, станете преемником Бадольо.

Ночью подморозило, под утро окрестности Корчи слегка припорошило снежной крупой. На белесой поверхности танковые гусеницы оставляют длинные спаренные следы – темные полосы на белом расходятся, сходятся, накладываются одна на другую, пересекаются, разделяются и выстраиваются почти параллельно друг другу. С этого места картина при взгляде сверху, должно быть, напоминает страницу школьной тетрадки в линейку.

Михаил помотал головой – какие только мысли ни приходят в голову перед атакой! В прицельной панораме раскачиваются ползущие навстречу дома, кусты и деревья. Трехбашенный Т-28 танк длинный, небольших ям и канав не замечает, а вот любая кочка сбивает прицел. Бить из пушки придется с коротких остановок – всяких бугорков, брустверов и насыпей впереди множество.

До сложенных из дикого камня домов Корчи почти пять километров, несколько линий окопов и жидкое заграждение в несколько рядов колючей проволоки, что кое-как висит на неровно вбитых кольях.

На обозримом пространстве артиллерийских орудий противника нет. Значит, спрятаны за домами и заборами.

Фунтиков выбрал в качестве ориентира приметное здание:

– Гриша, темный двухэтажный дом, крыша не рыжая, а серая, видишь?

– Вижу, товарищ командир, – в наушниках голос мехвода узнать трудно – ларингофон снимает колебания с горла говорящего, звук получается неестественный. Зато посторонние шумы не передаются.

– На него держи.

– Понял!

Мир в прицеле слегка поворачивается – Белоконь выполнил команду. Ротный приоткрыл люк, чтобы убедиться – танки роты поправили курс, равняясь по командирской машине.

Вокруг итальянских окопов поднимается в воздух выброшенная взрывами земля – греческая артиллерия начала артподготовку. Бьют калибры от семидесяти пяти и выше, стволов сто. Серьезно, но разрывы все равно не сливаются в одну сплошную стену – слишком широк фронт наступления, не хватает плотности для сплошного огневого вала. Но и то, что есть – очень неплохо. А еще танки. Надо надеяться, здешние фашисты не крепче павлинов из «Черного пламени» или «Черных перьев», должны побежать – не марокканцы, те могли кинуться на танк врукопашную.

Если греческая разведка не ошибается, в Корче попали в окружение тысяч пятнадцать–двадцать фашистов: пехотная дивизия и всякая мелочь вдобавок – фашистская милиция, тыловики, албанские добровольцы. Греки подтянули к городу четыре дивизии и несколько дивизионов артиллерии. Каюк фашистам.

Танки пересекают линию греческих окопов и сбрасывают скорость до пяти километров в час, чтобы не загнать пехоту по пути к вражеским позициям. Греческие пушки умолкают, подают голос итальянские, но совсем несерьезно – бьют редко, с большим разбросом, не больше десяти батарей – этого слишком мало, чтобы сорвать атаку. Когда до позиций противника остается чуть меньше километра, открывают огонь итальянские стрелки и пулеметчики. Со страху – на такой дистанции попасть в бегущего пехотинца можно только случайно, но фашисты лупят издалека, в белый свет, за что им отдельное спасибо.

– Короткая! – орет наводчик, примерно поймавший в прицел очередное пулеметное гнездо. Механик, выжав педаль главного фрикциона, жмет на тормоз и рывком вытягивает на себя оба рычага. Танк замирает на месте; наводчик, выждав, когда машина перестанет раскачиваться, уточняет наводку и давит на педаль спуска. Звонко бахает орудие, снаряд улетает к цели, а механик-водитель, не дожидаясь результата, сразу после выстрела бросает машину вперед – догоняет ушедшую вперед линию.

Очередной итальянский снаряд взрывается среди машин роты, осколки гремят по броне, один из Т-26 третьего взвода резко разворачивается и замирает.

Раньше, чем ротный и взводный успевают отреагировать, командир танка докладывает главное, в наушниках сквозь треск помех слышится:

– Все целы, гусенице …ц!

Поврежденный танк доворачивает башню и продолжает стрелять.

Метров с двухсот танки начинают стрелять из пулеметов по брустверам, заставляя солдат врага прятать головы, мешая целиться и метать гранаты. Со скрежетом складывается под гусеницами проволочное заграждение. У части врагов нервы сдают, в прицелах появляются спины убегающих фашистов. От пули не убежать, будь ты хоть дважды чемпион берлинской олимпиады – пулеметные очереди укладывают трусов на стылую землю кучками неопрятной ткани.

Отслеживая пулеметные точки и позиции минометов, Михаил перестал контролировать греков – идут за танками или нет, и перед самыми позициями противника вдруг спохватился – если их отсекли, сейчас начнется рукопашная танков с пехотой, в которой сила вовсе не на стороне боевых машин.

Зря беспокоился, одетые в смешные шинели и странные ботинки греки, сжимая винтовки с примкнутыми штыками, бегом обогнали танки и бросились на врага.

Один из механиков второго взвода увидел готовый к стрельбе во фланг атакующей пехоте пулемет, резко бросил танк в сторону, но ошибся, пустив расчет станкача под левую гусеницу. Правая до середины траков зависла над краем траншеи, грунт поплыл и «двадцать шестой» медленно завалился на бок – своими силами ему уже не выбраться.