В тени Сфинкса - [131]

Я и сам не знал, куда направляюсь, но старался ступать бесшумно; да, я уже скрывал свое присутствие здесь, сутулился, съеживался, озирался по сторонам, останавливался, прислушивался — бессознательно, еще не успев принять никакого решения и в то же время ощущая всей кожей — по мне видно, что́ я вижу, и это не может пройти безнаказанно. Я шел по коридору шестого или пятого этажа; вернуться назад, к Тротгельрайнеру, я не мог, ему нужна была помощь, а я не в силах был ее оказать. Я лихорадочно думал о нескольких вещах сразу, но прежде всего о том, не кончится ли действие отрезвина и не окажусь ли я снова в Аркадии. Странное дело — при мысли об этом я не чувствовал ничего, кроме страха и отвращения, словно мне было бы легче замерзнуть в мусорной куче, сознавая, что так и есть, чем обрести утешенье в иллюзии. Я не смог свернуть в боковой коридор — дорогу загораживало тело какого-то старика; чтобы идти, ему не хватало сил, он только подрыгивал ногами и дружески улыбался мне, тихонько похрипывая. Я ринулся в другой коридор — тупик, матовые стекла какой-то конторы, за ними — полная тишина. Я вошел через стеклянную дверь-вертушку, это было машинописное бюро — пустое. В глубине — еще одна приоткрытая дверь, а за ней — большая светлая комната; я хотел уже улизнуть — там кто-то сидел, но услышал знакомый голос:

— Войдите, Тихий.

Пришлось войти. Меня даже не особенно удивили его слова — казалось, он ждал моего прихода; спокойно я принял и то, что за рабочим столом собственной персоной восседал Джордж Симингтон. Костюм из серой фланели, ворсистый шейный платок, темные очки, сигара во рту. Он смотрел на меня то ли со снисхождением, то ли с жалостью.

— Садитесь, — сказал Симингтон. — Поговорим.

Я сел. Комната с совершенно целыми окнами казалась оазисом чистоты и тепла посреди всеобщего запустения — ни пронизывающих сквозняков, ни наметенного ветром снега. Поднос, черный дымящийся кофе, пепельница, диктофон; над головой хозяина — цветные фотографии обнаженных женщин. «И никаких лишаев», — почему-то подумал я.

— Вот вы и доигрались! — назидательно произнес Симингтон. — А ведь жаловаться вам не на кого! Лучшая медсестра, единственный на весь штат действидец — все вам старались помочь, а вы? Вам захотелось докопаться до «правды» на свой страх и риск!

— Мне? — ошеломленно отозвался я, а он, прежде чем я собрался с мыслями, обрушился на меня:

— Только, ради бога, не лгите. Теперь уже поздно. Вам-то, конечно, мерещилось, будто вы необыкновенно хитроумны со всеми своими жалобами на «галлюцинации»! «Канал», «подвальные крысы», «седлать», «запрягать». И такими убогими штучками вы хотели нас обмануть! Думали, они вам помогут? Только мерзлянтроп может быть таким простаком!

Я слушал, приоткрыв от удивления рот. Оправдываться бесполезно — он все равно не поверит, это я понял сразу. Мои навязчивые идеи он счел коварной уловкой! Но тогда и его беседа со мной о тайнах «Прокрустикс инк.» преследовала одну лишь цель — развязать мне язык; вот для чего он вставлял в разговор слова, которые так меня поразили; быть может, он принял их за какой-то секретный пароль — но чего, антихимического заговора? Мои сугубо личные подозрения показались ему отвлекающим маневром… Действительно, не стоило объяснять ему это, особенно теперь, когда карты лежали открытыми.

— Так вы здесь ждали меня? — спросил я.

— А как же! Все это время вы со всеми вашими хитростями были у нас на привязи. Мы не можем позволить, чтобы безответственный бунт нарушил господствующий порядок.

«Старик, умирающий в коридоре, — мелькнуло у меня в голове. — Он тоже был частью барьеров, которые меня сюда привели».

— Хорош порядок, — заметил я. — А во главе его — уж не вы ли? Поздравляю!

— Приберегите свои остроты для лучшего случая! — огрызнулся Симингтон. Значит, мне удалось-таки задеть его за живое. Он разозлился. — Вы всё искали «источники демонизма», мерзлянчик вы этакий, ледышка моя допотопная… Так вот — их нет. Ваша любознательность удовлетворена? Их просто-напросто нет, понимаете? Мы даем наркоз цивилизации, а то бы она сама себе опротивела. Поэтому-то будить ее не дозволено. Поэтому и вы вернетесь в ее лоно. Бояться вам нечего, это не только безболезненно, но и приятно. Нам куда тяжелее, мы ведь обязаны трезво смотреть на вещи — ради вас же.

— Так вы это из альтруизма? Ну да, понятно, жертва во имя общего блага.

— Если вы и впрямь так цените эту ужасную свободу мысли, — заметил он сухо, — советую оставить глупые колкости, иначе вы добьетесь того, что в миг ее потеряете.

— А вы хотите мне еще что-то сказать? Я слушаю.

— В настоящий момент, кроме вас, я единственный человек в целом штате, который видит! Что у меня на глазах? — добавил он быстро, испытующе.

— Темные очки.

— Значит, мы видим одно и то же! — воскликнул Симингтон. — Химик, давший Троттельрайнеру отрезвин, уже возвращен к нормальной жизни и никаких сомнений более не испытывает. Их никто не может испытывать, неужели не ясно?

— Позвольте, — прервал я его. — Похоже, вы и в самом деле стараетесь меня убедить. Странно. Собственно говоря, зачем?

— Затем, что действидцы — не демоны! Обстоятельства нас вынуждают. Мы загнаны в угол, играем картами, который раздал нам жребий истории. Мы даем утешенье, покой, облегчение последним еще доступным нам способом, мы с трудом удерживаем в равновесии то, что без нас рухнуло бы в пропасть всеобщей агонии. Мы — последний Атлас этого мира. Если мир должен погибнуть, так пусть хоть не мучается. Если нельзя изменить реальность, нужно хотя бы заслонить ее чем-то. Это наш