В тени человека - [57]

Почти одновременно в другой части дерева послышался шорох листьев и хруст веток. Я с трудом разглядела еще один силуэт, поменьше первого: по-видимому, Гилка только что приступила к сооружению гнезда. Скоро и она угомонилась. На всякий случай я подождала еще минут десять, так как маленькие шимпанзе имеют обыкновение строить гнезда недалеко от материнского, но не ночуют в них, а перебираются к матери. Однако Гилка не шевелилась, наверное, уже уснула. Я зажгла фонарик, который всегда брала с собой, и побрела к лагерю. Возвращение в темноте по густой траве всегда заставляло меня изрядно нервничать. Фонарь был нужен мне не столько затем, чтобы освещать дорогу — для этого с избытком хватило бы луны и звезд, — сколько для того, чтобы отогнать страх. Яркое пятно света, бегущее впереди меня, казалось надежной защитой и от леопарда, и от буйвола, и от других животных, которые, как мне казалось, притаившись по обеим сторонам тропы, следят за мной. Здесь же, в магическом кругу света, где растения и предметы сохраняли привычные цвета и очертания, я чувствовала себя в полной безопасности. Возможно, мои рассуждения покажутся наивными, но лишь во тьме африканских джунглей я по-настоящему поняла, как много значил огонь в жизни первобытного человека.

Вернувшись на следующее утро к дереву, я убедилась, что Гилка и Олли спали в отдельных гнездах.

Для Фифи период отнятия от груди прошел значительно легче. Даже после того, как у Фло кончилось молоко, Фифи по старой памяти то и дело подбегала и тесно прижималась к матери, обретая благодаря физическому контакту недостающую ей уверенность. Утратив прежнюю фанатическую привязанность к Флинту, Фифи стала спокойным и исключительно веселым детенышем. Она охотно играла не только со своими собственными братьями, но и с другими подрастающими и даже взрослыми самцами. Как-то она в течение двадцати с лишним минут гонялась за старым Джей-Би вокруг дерева. Огромный, толстый и по большей части далеко не добродушный самец громко смеялся от удовольствия. Это поведение было необычным для большинства подростков — они независимо от пола, как правило, боятся играть со взрослыми самцами.

Столь свободное обращение Фифи со старшими членами группы объяснялось, по-видимому, тем, что ее связывали с матерью более дружественные отношения: Фло относилась к своей подрастающей дочке гораздо терпимее, чем, скажем, Олли или Марина. Дочка Марины — Мифф — была ровесницей Фифи. Так же как и два ее брата, она очень страдала от равнодушия матери. Марина никогда не играла с детьми и лишь двухлетний Мерлин, поминутно дергая ее за руку, иногда заставлял обратить на себя внимание.

За исключением тех редких минут, когда Мифф и Марина, усевшись рядом, начинали обыскивать друг друга, мы не наблюдали между ними особой привязанности. Напротив, Мифф явно боялась матери. Она никогда не подбегала к ящику с бананами, у которого кормилась Марина, и не пыталась разделить с ней трапезу, как это делала Фифи. Мы никогда не видели, чтобы Мифф, если ей не досталось бананов, просила их у матери. А ведь Фифи всегда выпрашивала бананы у Фло и устраивала настоящую истерику, если на нее не обращали внимания, — она визжала, каталась по земле, размахивала руками. В конце концов мать всегда уступала дочке банан, потакая ее капризам по крайней мере вплоть до восьмилетнего возраста.

Особенно отчетливо проявилась разница между Мариной и Фло во время термитного сезона. Наблюдая однажды за Мариной и Мифф, я увидела, что у матери ужение не ладится, а у дочки идет превосходно. Марина тоже заметила это, подошла к Мифф и довольно грубо оттолкнула ее; Мифф, скуля и хныча, наблюдала со стороны, как мать вытащила полную соломинку сочных насекомых. Решив попытать счастья возле другого отверстия, Мифф подняла с земли длинный стебелек и обошла термитник, но как раз в этот момент «орудие» Марины сломалось и она без колебаний выхватила из рук дочери только что найденную той травинку.

Фло относилась к детям совершенно иначе. Как-то раз в самом начале сезона она остановила свой выбор на термитной куче, покрытой толстым слоем опавших листьев. Выходы из гнезда были плотно закрыты, и Фло пришлось как следует потрудиться, прежде чем она расчистила один из них. Едва Фло приступила к ужению, как к ней подошла Фифи, которая так и не смогла найти подходящего отверстия на поверхности гнезда. Она уселась возле матери и, не сводя с нее глаз, начала скулить и раскачиваться взад-вперед, приближая тем временем руку с зажатой в ней травинкой к отверстию. Наконец Фло вытащила свою соломинку, и Фифи, бросив на мать быстрый взгляд, осторожно засунула собственную удочку в отверстие. Фло терпеливо ждала своей очереди. Потом ей это, очевидно, надоело, и она отошла, найдя для ужения другое отверстие. Тем временем дела у Фифи пошли плохо, и она снова стала приставать к матери. Та дважды мягко оттолкнула ее руку, но в конце концов все же уступила ей свое место.

Подрастающая самка, в особенности если в семье появляется новый детеныш, быстро привыкает к изменившимся обстоятельствам и к тому, что теперь ей нужно самой не спускать глаз с матери. Иногда по воле случая она может ненадолго разлучиться с матерью, но всегда очень нервничает и переживает свое одиночество. Старая Фло и после рождения Флинта никогда не забывала про старшую дочь и не уходила без нее. Но вот однажды, когда Фифи было около пяти с половиной лет, Фло не дождалась, пока дочь закончит играть со сверстниками. Фифи же чересчур увлеклась и не заметила, как мать, несколько раз оглянувшись на нее, ушла вместе с Флинтом. Когда Фифи спохватилась, было уже поздно. Негромко хныча, она бросилась к высокому дереву, быстро вскарабкалась на него и принялась озираться по сторонам. Постепенно ее взволнованный плач становился все громче и громче и перешел в истошные вопли. Стремглав спустившись вниз и все еще крича, она торопливо заковыляла по тропе в направлении, прямо противоположном тому, куда ушли Фло с Флинтом. Я последовала за Фифи. Она то и дело останавливалась, озиралась и прислушивалась, а потом, распушив шерсть, продолжала свой путь. Крики и плач не прекращались ни на минуту.