В тайном государстве - [2]

— Отмечаете?

— Приходится.

— Повеселитесь — и на покой?

Стрейндж не отступал. Дверцы машины «Скорой помощи», припаркованной у края тротуара, были распахнуты. Синие вспышки освещали статую сэра Уолтера Рэли[1] неподалеку. Люди в белой одежде торопились в оцепленное пространство позади пьедестала. Там росло дерево, платан. Из-за чего бы там ни перекрыли Уайтхолл, причина — у корней платана.

Вряд ли это бомба. Слишком много людей, служащие министерства суетятся кругом. Затем вдруг четверо, быстрым шагом, почти бегом, понесли закрытые простыней носилки в «скорую», взвыл заведенный шофером двигатель.

Стрейндж медленно брел по тротуару. Он встретил несколько знакомых, но те были слишком заняты, чтобы заметить его появление. Люди с носилками торопливо пересекали газон. Долговязый врач в военной форме, вылезая из машины, столкнулся с одним из носильщиков. Тот, оступившись, выругался, другие покачнулись, носилки накренились, и простыня соскользнула. Стрейндж невольно сделал три быстрых шага вперед и онемел: запрокинутое, искаженное болью, лицо было безжизненно, но до дрожи знакомо.

2

Гай Прис считал, что в целом министерстве один Фрэнк Стрейндж мог устроить бучу в последний день пребывания на работе. Когда Фрэнк сердился, добродушие и деловитость сменялись в нем колкостью и холодностью. Он сыпал вопросами как на экзамене, наклонив стальной седины голову, что служило признаком глубокого недоверия к собеседнику.

Теперь он восседал за рабочим столом — пальто на спинке стула — и доводил преемника возражениями. В комнате 5В было пусто. Прис не в силах был уклониться от воинственно-вопросительного взгляда Стрейнджа. Книги, брошюры, открытки, старые газеты, плакаты и фарфоровые безделушки, скопившиеся в подземном бункере старого здания военного министерства и создававшие пресловутую атмосферу художественного беспорядка, были теперь упакованы в картонные коробки, стоявшие за дверью.

Когда Стрейнджа, почти десять лет назад, перевели руководителем управления в этот мрачный штаб-подвал, подчиненные жаловались на духоту и малопригодные для работы условия. Но едва Стрейндж прогремел своими реформами на все министерство, его метод окрестили черчиллевским и считали за честь трудиться в пределах слышимости его заваленного делами подземного помещения. Именно в пределах слышимости. Стрейндж терпеть не мог внутренних телефонов, предпочитал надрывать горло — благо позволяла акустика подвала, — требуя секретарей, подчиненных, докладные записки и кофе.

Но теперь, выслушивая оправдания Приса, он был спокоен, несмотря на душивший его гнев. Наклонившись вперед, он барабанил пальцами по пустому столу, чуть сдвинутые брови подчеркивали тяжелые очертания лица.

— Фрэнк, — даже деланная рассудительность Приса разбивалась об отказ Стрейнджа признать его полномочия, — поймите, это было сделано… или не сделано без всякого умысла. Я… мы… не хотели тревожить вас. Мне остается только извиниться. Если бы я знал…

— Помимо соображений секретности, — резко перебил его Стрейндж, — я полагал, что элементарная вежливость требует, чтобы я сам решал, как командовать своим управлением. — Он бросил быстрый взгляд на карманные часы. — Когда, говорите, вы обнаружили… — Он неловко взмахнул рукой, не желая вспоминать труп на носилках.

Прис смотрел невидящим взглядом. Он стал необычайно краток.

— Майклу позвонили из полиции, — ответил он уклончиво.

— Хейтеру? — в отношении имен Стрейндж сохранял старомодную вежливость.

Прис с готовностью кивнул, стараясь, по-видимому, избежать дальнейших уточнений.

— Так, — согласился Стрейндж, — по крайней мере, это предписано инструкцией. А Хейтер позвонил вам?

Он знал — вопрос лишен смысла. Заместитель контроллера[2] изрядно потрудился, чтобы протолкнуть Приса на должность Стрейнджа, когда стало известно, что тот уходит. В министерстве Хейтер и Прис были признанными союзниками, а его собственные отношения с Хейтером, формально занимавшим более высокую должность, всегда были сложными — «холодная война», не выходившая за рамки соблюдения свода инструкций тем и другим.

— Да, — продолжал Прис, — Майклу, конечно, известно, что с вами нужно связаться, но он сказал, что ему не хотелось беспокоить вас накануне отставки. Он велел разобраться мне как назначенному, но еще не вступившему в должность.

«Еще бы», — подумал Стрейндж и проговорил:

— Однако, Гай, из-за утренней шумихи журналисты с Флит-стрит к обеду успеют протоптать дорожку к нашей двери.

— Фрэнк, мы приложим все усилия, чтобы не было шума. Что с ним произошло, при каких обстоятельствах и прочее, нам неизвестно. Полиция имеет предписание не вмешиваться в дела личного состава управления. Я принял меры предосторожности.

— Из-за ничтожного фигляра Листера?

Внезапно упомянутое имя покойника и сарказм Стрейнджа вызвали секундное замешательство. «Отчасти верно», — подумал Прис, стряхивая пылинку с лацкана. С Диком Листером общаться было действительно трудно, но он был специалистом по компьютерам и каким-то особым способом всегда находил правильные решения.

Стрейндж сразу же пожалел о своих словах. Он понимал — нельзя называть покойника «ничтожным фигляром», но Листер слишком уж ему досадил. Он помнил его анемичный вид, жидкие клочья волос, рыскающий взгляд — глаза безумца, которые, казалось, мечутся сразу во все стороны, привычку прикуривать сигареты одну от другой, вызывавшую у Стрейнджа отвращение. Неважно, что его считали чертовски хорошим системным программистом, — уже не в первый раз за утро Стрейндж признался себе: Листер получил по заслугам.