В тайге стреляют - [64]

Шрифт
Интервал

В это время мысли его прервал нестройный залп, и эхо тотчас стоголосо повторило его. Впереди, почти у самой дороги, из-за деревьев ломаной линией мелькнули желтые огоньки. От неожиданности Назарка вздрогнул и замер. Неизвестно почему, бешено заколотилось сердце, и сразу стало жарко. Рев быка подстегнул его. Назарка опрометью бросился было к подводе.

«Что там?.. Что там?» — стучало в висках.

Меж деревьев, словно играючи, опять вспыхнули и моментально погасли огоньки. Тайгу взбудоражил второй залп. Высоко вверху рикошетом пропела пуля. Не помня себя от страха, Назарка резко повернул, поскользнулся и припустил обратно. Студеный воздух щипал в горле, стискивал легкие, ноги подкашивались. Перед глазами вертелись огненные кольца. Ему мерещились топот погони, крики, выстрелы. Хотелось истошно завыть от внезапно навалившегося ужаса, сорвать с плеч одежду, освободить себя от лишней тяжести. В голове проносились обрывки мыслей: «Павел... Убили... Отец... Догонят...» Безмолвный лес, казалось, наполнило гулом и скрежетом. За каждым кустом чудился безликий враг, но Назарка не останавливался. Иногда он очумело отскакивал от коряжины с растопыренными корнями, похожими на скрюченные руки. Увязая в снегу, огибал ее, не смея оглянуться.

Наконец Назарка в изнеможении упал на середине дороги, неловко подогнув ноги. Легкие с хрипом втягивали леденящий воздух. В висках часто стучали молоточки. Только сейчас он начал отчетливо сознавать, что произошло.

«Убили! Кто это сделал, за что?» Слезы нависли на ресницах, ползли по немытым щекам, срывались и падали на колени, застывая прозрачными солеными жемчужинами. Кругом по-прежнему царила тишина. Как и прежде, над дорогой угрюмо стояли заиндевелые лиственницы. К ним сиротливо жались белоствольные березки.

«Неужели Павлу было мало, что выгнал нас из юрты?— прошептал Назарка и всхлипнул. — Это он убил мать и сестренок. И меня бы тоже убил. Что мы ему сделали?.. В темноте стреляли, чтоб никто не увидел!»

Назарка в ярости так стиснул кулаки, что ногти впились в кожу.

«Все равно убью Павла! — Глаза парнишки стали сухими. — Не я убью, так отец! Найду его, все расскажу. Пусть он кровью отомстит за кровь!»

По вершинам деревьев, словно печальный вздох, прошумел порыв ветра. С ветвей посыпалась кухта, прошуршал и мягко плюхнул ком снега. Временами в разрывы туч выглядывала луна, будто интересовалась, что же произошло на земле в ее отсутствие. Вспотевшее Назаркино тело медленно остывало. Он понемногу успокаивался, ярость сменилась отчаянием.

«Куда я теперь? Совсем один. Матери, однако, нет, отец — не знаю где... В юрте в углу забыл обломок косы. Жалко, нож из него можно бы хороший сделать».

Назарке показалось, что он стал легкий, как пушинка с одуванчика, и ему ничего не стоит прыгнуть на самую высокую ель.

...Родная тайга, звонкая, летняя, полная жизни. И было понятно Назарке, о чем беззаботно пересвистывались синицы, о чем тосковала кукушка-бездомница. Он шел по тайге и вместе с птицами пел песню. В песне не было слов. Всех жителей леса знал Назарка. И все, как старого друга, приветствовали его. Вон, кажется, сел на ветку глухарь, которого Назарка осенью подранил. Точно, это он. Даже капельки крови можно разглядеть на крыльях.

— Не бойся! — весело крикнул Назарка. — Я теперь никого не убиваю!

В руках у него вместо ружья пахучая черемуховая ветка. Шагал он легко, и деревья перед ним расступались, зеленые мягкие листья ласково касались лица. Оказывается, цветы умеют улыбаться, а Назарка не знал и от стариков никогда подобного не слышал. Но что это впереди вдруг зловеще засверкало? Это тощие волки в темноте бродили, злыми огоньками поблескивали их глаза. Жутко завывали волки, а самый старый из них кричал: «Постой-ка! Сейчас мы с тобой расправимся!»

Бросился он на Назарку, замкнул зубы на шее и начал ожесточенно трясти его. Назарка хотел крикнуть, чтобы помогли, выручили из беды, — и не мог. Его швыряли вверх и вниз, так, что замирало сердце, человеческими голосами говорили что-то...


Назарка лежал на розвальнях, на раскинутом собачьем тулупе. Крепкие руки разминали окоченевшее тело. Вокруг молча столпились вооруженные люди. Нетерпеливо пофыркивали лошади. Раздвинув бойцов, к саням протиснулся Степан: может, знакомый человек? Пешкин как раз только что чиркнул спичкой, намереваясь получше разглядеть лицо. Слабый огонек выхватил из мрака зеленые стебельки сена, гнутый передок саней, перетянутый кожаной веревкой, осветил закрытые глаза и плотно сжатые губы незнакомца. На щеке, как серебряная монетка, выделялось помороженное место.

— Назарка! — огорошенно воскликнул Степан и поспешно схватил сына за плечи. Он высоко приподнял его, пытливо всматриваясь в неподвижные, пугающе знакомые черты. — Э, ум, однако, потерял! — дребезжаще засмеялся он и посмотрел на бойцов, словно искал у них поддержки. — Откуда тут быть Назарке? До нашего аласа десять кес, поди, будет. Какой-то другой парнишка.

— Нет, точно Назарка! — пристально вглядевшись в лежащего, сказал Тарас и непонимающе развел руками. — Как он сюда попал?

Степан вопрошающе глядел на сосредоточенные лица красноармейцев, озаренные холодным лунным светом. В голове Степана закружились беспокойные мысли: не приключилось ли чего дома?