В таежной стороне - [71]

Вдруг вдалеке замелькал, то и дело пропадая, тусклый огонек. Катя вскочила и, не рискуя в темноте идти навстречу, громко крикнула:

— Я здесь! Я здесь!

Она понимала, что ее не слышат, что голос ее глохнет в сырых, мрачных сводах, но она с отчаянием продолжала кричать:

— Я здесь, я здесь!..

Огонек надолго пропал… Катя потеряла так неожиданно вспыхнувшую надежду и разрыдалась. Потом она снова кричала что есть силы до изнеможения.

Огонек внезапно появился совсем рядом, но Катя не успела еще крикнуть, как он исчез опять. Тяжелое предчувствие мешало теперь Кате позвать на помощь, она сжалась в комочек, еле дышала. «Чего я испугалась?» — спрашивала себя девушка и не находила ответа. Огонек больше так и не появился. Катя долго сидела в забытьи, без дум, опустошенная, тьма поглотила время. Вдруг ей почудился шум, и, открыв глаза, девушка увидела перед собой почти рядом Степана Ивановича. Он светил, высоко подняв карбидку.

— Степан Иванович, Степан Иванович, дорогой мой! — только и успела вымолвить Катя. Кравченко бросился к ней.

— Ну, надо же было так придумать?! Вот учудила так учудила… — и радовался, и журил ее Степан Иванович. — Зачем пошла одна, разве можно так?

Катя только плакала от радости.

— Хоть ты и инженерша, а любой приисковый пацан такой глупости не сделает. Кто ожидал, что понесет тебя в старорежимные работы? Господи, вся мокрая, — волновался старик. — Так я и чуял, что попадешь в слепую шахту. Шальная ты, голубка моя. Пойдем скорее.

Он помог Кате подняться, сняв с себя фуфайку, укутал ею девушку, достал из кармана ломоть черного хлеба со свиным салом.

— Перекуси малость, небось слаже меду покажется, много часов блуждала.

— Зачем же хлеб…

— А затем, что богатый не золото ест, а бедный не камень гложет. Ешь без разговоров.

— Спасибо. Как я перепугалась, когда вы первый раз прошли мимо меня и пропали! Думала, конец мне пришел… — идя за Кравченко по темному штреку, рассказывала Катя. О кандальной цепи она умолчала: ведь это был, наверное, сон.

— Постой, постой, голубка. Я здесь не ходил. Я тебя искал долго в правом крыле, а сюда пришел — и прямо встретил, — удивился Кравченко.

— Кто же это мог быть? — встревожилась Катя.

— Шарит, видно, какой-то лиходей по шахте. Хорошо, что не встретилась с ним.

Они долго шли по бесконечным глухим лабиринтам, и Катя, наконец, решилась сказать Степану Ивановичу:

— Вы только не сердитесь на меня: поступила я глупо, а потому, что обиделась на ваше недоверие. Умру, думаю, а докажу, что я не кисейная барышня.

— Тьфу ты, господи! Да кто вас такой считает? Просто думали… — Кравченко помолчал, подбирая подходящее слово.

— Что умнее?.. Смотрите, сколько огней, сюда идут! Спрячемся, мне стыдно…

Мрачная шахта сразу ожила: десятки огней, весело перемигиваясь, спешили навстречу.

— Красота-то какая!.. Вот ведь только шахтер может понять, какая сила у света, — назидательно заметил Степан Иванович и вернулся к прерванному разговору. — А стыдиться вам нечего, со всяким бывает.

— Придется мне теперь из шахты уходить в контору; засмеют, и уважения совсем не будет.

— Не будет? Что вы, Катерина Васильевна, вся шахта говорит другое.

До них донесся Васин тенор:

— Я говорю вам, Сергей Иванович, что она попала в дореволюционные работы. Вот и доска крестовины отвалилась, здесь она.

Катя, Кравченко, Вася и Рудаков неожиданно сошлись у крестовины. Вытирая с лица холодный пот, Рудаков тихо сказал:

— Зачем вы так сделали? Душу мне наизнанку вывернули.

Катя испугалась, взглянув на его лицо: оно было белое, как у мертвеца.

— Сергей Иванович, не говорите сейчас ничего, — еле слышно прошептала она.

Вася оторопело смотрел на Катю: она выглядела постаревшей лет на десять.

— Я спешил за вами, Катерина Васильевна, но опоздал.

Катя попыталась улыбнуться, но губы ее только едва шевельнулись.

— Спасибо Степану Ивановичу, а то до сих пор бы дожидалась своего рыцаря, — сказала она растерянному Васе.

Глава двадцать пятая В СТАРОЙ ШТОЛЬНЕ

Новость облетела весь прииск: брат и сестра Иптешевы пропали. Еще вчера их видели на работе, а ночью бесследно исчезли. Посланный к ним на заимку нарочный никого не нашел, дом был пуст и дверь подперта колом.

Уход двух комсомольцев всех озадачил, породил кривотолки.

Бушуев терялся в догадках, беспокоился, не спал всю ночь. «Что с Машей? Где она? Ушла, наверное, с отцом и братом. Но куда? Почему так внезапно, не сказав ни слова?»

Казалось, он знал ее самые сокровенные мысли — и вдруг это неожиданное бегство. «Значит, не знал…» — с горечью думал Петро. Он вновь и вновь перебирал в памяти все события последних дней. Что могло заставить брата и сестру уйти с прииска?

— Как ты думаешь, в чем дело? Они с отцом или одни? Не случилось ли чего плохого? — допрашивал он Степана Кравченко.

Тот ответил не сразу. Он-то знал, в чем дело. Вчера в горный цех пришел из тайги Гаврила Иптешев. Подойдя к Кравченко, он заулыбался:

— Здорово, Степка!

— Здравствуй, Гаврила. Зачем пришел?

— Маленько пришел посмотреть, как мой парнишка и девка работают.

Старик опять заулыбался и попросил:

— Ты покликай Федотку и Машку. Шибко давно не видал.

Кравченко ушел в штольню, а старик подсел к костру и закурил трубку. Из нее повалил густой, как от костра, дым.