В сводке погоды - SOS - [7]
— Нихт шнель, доннерветтер!
— Я, я! Нихт шнель, герр боцман, — ответил Бухтияров и мягко, но решительно положил свою ладонь на кулак боцмана, отведя его в сторону, и со словами «битте, битте» усадил его на нарты…
Через три-четыре рейса усталые и промокшие насквозь моряки уже не вмешивались в действия Григория, зябко ежились, жались друг к другу, кутаясь в невыделанные оленьи шкуры, положив автоматы под себя.
«Еще несколько ездок, и они скиснут», — думал Григорий. На ходу он изучал подходы к реке, к распадку на том берегу, где оставил упряжку, смотрел на серо-зеленую гладь широкого берегового разводья, в глубинах которого, где-то на грунте, лежали подводные лодки.
У склада при очередной погрузке Дима тихо передал:
— На Диксоне шторм продолжается. Гидросамолет не может подняться с крутых волн. Поблодзинский рекомендует ускорить побег. Если у тебя не выйдет, он передаст с одной из часовых сводок погоды открытым текстом, что у нас немцы… это будет стоить ему жизни…
— Терпение. Необходимо измотать охрану. Двое, кажется, уже дошли, но боцман держится. Возможно, к этому времени всплывут лодки за грузом. Это отвлечет охрану, и я избавлюсь от нее. Как? Найду способ, пока не знаю, тихо ответил Григорий.
— На лодках скорострельные пушки и тяжелые пулеметы. Они накроют тебя даже на том берегу.
— С моря левого берега реки не видно. Холмы закрывают обзор. Пусть пуляют, тундра велика.
— Мы будем тебе грузить оленьи и нерпичьи шкуры. Они объемистее, но их проще сбросить, нежели ящики с консервами и маслом. Да, тут опять был твой «приятель», он передал вон тому длинному матросу какой-то мешок. Похоже, с бумагами зимовки.
— Нет ли в нем кодов радиостанции? Это была бы удача.
Марков непонимающе взглянул на Бухтиярова, но последний не успел ответить, подошел боцман с мешком, переданным ему матросом, и взобрался поверх тюков меха.
— Шнель! — сухо приказал он. От крика «хоп-хоп» собаки выскочили с разбитой тропы на целину, ходко пошли к морю. Огибая холм, Бухтияров приблизился к реке и, когда распадок скрыл от него зимовку, но полностью открыл берег моря, увидел рубку всплывающей лодки, а метрах в трехстах от нее — вторую.
— Субмарины! — крикнул он, поворачиваясь к седоку.
— Гут, гут! Субмаринен, — опуская руку с пистолетом и поворачиваясь к морю, ответил боцман. Следя за лодками, он привстал на колени.
«Лучшего момента не будет», — молнией мелькнула мысль у Бухтиярова. И в ту же секунду, как во сне, он наотмашь ударил немца тяжелым остолом. Второго удара нанести не удалось. Дико взвыв, боцман свалился с нарт и растянулся на снегу; пистолет выскочил из его руки и отлетел далеко в сторону. Бухтияров спрыгнул с остановленных нарт, но, увидев, что моряки на берегу обернулись на крики, вскочил обратно, свистнул и погнал упряжку к реке. Собаки с ходу выскочили на лед, но, не пробежав и двадцати метров, с визгом исчезли в черной воде… Бухтияров успел скатиться с нарт у самой кромки проломившегося льда и теперь в бессилии смотрел на закипевшую пузырями воду, на широкую гладь тонкого, как стекло, льда, который он должен был преодолеть. «Эх, лыжи бы…» — подумал он и пополз, заскользил по льду, упруго прогибающемуся под ним.
Истошные крики заставили его оглянуться: у самого берега по пояс в воде, окруженный битым льдом, стоял боцман. Он грозил кулаком. и что-то кричал. Из потока слов Григории уловил только одно: «Цурюк!» — «Назад!»
Григорий услышал под собой треск, и холодная вода иглами кольнула живот, грудь. Он быстро перекатился в сторону и, не обращая внимания на крики и проклятия боцмана, быстро пополз дальше. Мысль, что вместе с упряжкой, возможно, погибли и коды радиосвязи, придала Бухтиярову уверенность. От радости он чуть не вскочил на ноги, чтобы быстрее добраться до берега, но треск пружинящего льда заставил его снова раскинуть руки и ноги. «Спокойно, Гриша, спокойно, — говорил он вслух, не замечая, как из-под ногтей капала кровь, оставляя на снегу выпуклые ровные кружочки, похожие на цветы тундровой камнеломки. — Что будет с ребятами, если не доберешься?» Думая об участи зимовщиков, он торопливо полз и, когда до берега оставалось совсем немного, вскочил на ноги, тремя прыжками достиг земли и упал, зарывшись лицом в колючие искры снега.
Сухой, отрывистый треск, совсем непохожий на треск льда, заставил его глубже вжаться в снег. С того берега группа моряков била по Григорию из автоматов. Из-за дальности огонь был неприцельным, но фонтанчики снега поднимались совсем близко от него. «Надо уходить к спрятанной упряжке, пока они не притащили ручные пулеметы», — подумал Григорий и, пригнувшись, побежал вдоль берега, но отчаянный вопль остановил его. На середине реки, хватаясь за переворачивающиеся льдины, барахтался человек в черной пилотке с белыми кантами. «Никак боцман? Эх, салага! — кольнуло чувство жалости. Надо же, за мной погнался. Наверное, приказали…»
Люди на том берегу, сбившись в кучу, смотрели, не двигаясь, на тонущего человека, а тот неожиданно приподнялся над битым льдом и, погрозив толпе кулаком, исчез в темной воде. И странно — Бухтияров не испытывал удовлетворения от гибели человека, которого он всего несколько минут назад собирался уничтожить. Григорий устало произнес: «Нашел же себе смерть в реке, о которой в своей Германии никогда и не слышал».
