— Вот так история! Влип Паук на старости лет!
Сидя на лбу низенького человека, Прыщ с завистью поглядывал на лбы высоких людей и думал: «Вот бы мне такое положение!»
Болтаясь без дела на макушке модной шапочки, Кисточка попала в картинную галерею и сразу привлекла внимание нескольких скучающих шляпок.
— Как она шикарна! — заволновались шляпки. — Как оригинальна!
— Знаете, это родственница знаменитой Кисти!
— Да что вы! Какой контраст!
— Я всегда говорила, что в нашей хваленой Кисти нет ничего особенного. Три волоска, перепачканные краской, — вот и вся ее красота. Но вы же знаете — вкусы публики!
— Смотрите, смотрите! Эта маленькая Кисточка просто великолепна. Обратите внимание на ее прическу…
Нашлось немало дельных замечаний по этому поводу, и начался оживленный, увлекательный разговор.
Шляпки были очень довольны, что здесь, в картинной галерее, нашелся наконец предмет, о котором они могли судить вполне квалифицированно.
— Учитесь жить! — наставляла глиняная Копилка своих соседей по квартире. — Вот я, например: занимаю видное положение, ничего не делаю, а деньги — так и сыплются.
Но сколько бы денег ни бросали в Копилку, ей все казалось мало.
— Еще бы пятачок! — вызвякивала она. — Еще бы гривенник!
Однажды, когда Копилка была уже полна, в нее попытались засунуть еще одну монету. Монета не лезла, и Копилка очень волновалась, что эти деньги достанутся не ей. Но хозяин рассудил иначе: он взял молоток и…
В один миг лишилась Копилка и денег и видного положения: от нее остались одни черепки.
— Эх вы, соседочки-веточки! — скрипит Сухая Ветка. — Гнетесь под своими плодами, все соки им отдаете, а для чего? Ведь уйдут они от вас и спасибо не скажут. Вот я живу для себя, в свое удовольствие…
Последнюю фразу Сухая Ветка проскрипела особенно громко, потому что считала ее очень важной, а еще потому, что налетел ветер.
Ветер был настолько силен, что Сухой Ветке не пришлось дальше развивать свою мысль. Да и не нужно было: в болоте, куда ее сдуло с дерева, рассуждения Сухой Ветки просто некому было слушать.
И, кроме того, здесь, в болоте, у нее появились некоторые сомнения относительно жизни в свое удовольствие…
Барабанная Палочка не захотела делить славу со своими коллегами и сбежала в лес, чтобы организовать там оркестр под собственным управлением.
Но в лесу не оказалось настоящих музыкантов. Удручающую бездарность и безвкусицу проявляли соловьи и другие пичуги — все, за исключением Дятла, очень душевно и талантливо исполнявшего лесные припевки на своем народном инструменте.
Важное Кресло, солидное Кресло, оно предупредительно поддается, сжимается, когда на него садятся, а когда встают, — распрямляется» надменно поглядывает на окружающих, красноречиво демонстрируя свое независимое положение.
Яблоко пряталось среди листьев, пока его друзей срывали с дерева.
Ему не хотелось попадать в руки человека: попадешь, а из тебя еще, чего доброго, компот сделают! Приятного мало.
Но и здесь оставаться одному на дереве — тоже удовольствие небольшое. В коллективе ведь и погибать веселее.
Так, может быть, выглянуть? Или нет? Выглянуть? Или не стоит?
Яблоко точил червь сомнения. И точил до тех пор, пока от Яблока ничего не осталось.
Среди цветов — спор о прекрасном. Слово берет Колючка: — Я никак не могу согласиться с творческим методом Розы. Острота — это да! Проникновение до самых глубин — это я понимаю! Но представлять все в розовом свете…
Покрытая снегом, озябшая Елка
Прильнула к окну, подобравши иголки,
И жадно глядела на Елку в огнях,
Мечтая о собственных радостных днях.
А Елка домашняя, в ярком уборе.
Вздыхала о ветре, о снежном просторе,
О том, что она променяла вчера
На пеструю роскошь и блеск серебра.

Всякий раз, когда спектакль близился к концу, Занавес очень волновался, готовясь к своему выходу. Как его встретит публика? Он внимательно осматривал себя, стряхивал какую-то едва заметную пушинку и — выходил на сцену.
Зал сразу оживлялся. Зрители вставали со своих мест, хлопали, кричали «браво». Даже Занавесу, старому, испытанному работнику сцены, становилось немного не по себе от того, что его так восторженно встречают. Поэтому, слегка помахав публике, Занавес торопился обратно за кулисы.
Аплодисменты усиливались. «Вызывают, — думал Занавес. — Что поделаешь, придется выходить!»
Так выходил он несколько раз подряд, а потом, немного поколебавшись, и вовсе оставался на сцене. Ему хотелось вознаградить зрителей за внимание.
И тут — вот она, черная неблагодарность! — публика начинала расходиться.
Мелок трудился вовсю. Он что-то писал, чертил, подсчитывал, а когда заполнил всю доску, отошел в сторонку, спрашивая у окружающих:
— Ну, теперь понятно?
Тряпке было непонятно, и поэтому ей захотелось спорить. А так как иных доводов у нее не было, она просто взяла и стерла с доски все написанное.
Против такого аргумента трудно было возражать. Тряпка явно использовала свое служебное положение. Но Мелок и не думал сдаваться. Он принялся доказывать все с самого начала — очень подробно, обстоятельно, на всю доску.