В стране наших внуков - [93]

Пани Бедржишка просунула руку под Ганичку и сказала добродушным тоном, словно желая утешить большую Гану:

— Под ней тоже лужица. Но она так крепко спит. Если бы она не спала, я дала бы ее вам подержать.

Пани Гане страстно захотелось этого, она просто сгорала от желания прижать к себе и покрыть поцелуями свою малюточку, которую она предала.

— Нет, нет! Хорошо, что она спит. Мне вполне достаточно, что я вяжу ее.

— Я понимаю вас, очень хорошо понимаю, — сказала Бедржишка сочувственно и подала ей руку. — Вы будете видеть ее каждую среду и субботу. Не бойтесь, вы не соскучитесь по ней…

— Мне некогда скучать, — мужественно ответила Гана. — У меня дома еще два карапуза. И все же я чуть не плачу — такая я уж неисправимая, эгоистичная мама. Чти. б со мной ни делали, Ганичку я буду любить болйше всех…

На прощание пани Бедржишка оказала Гане:

— Я воспитаю из нее прекрасного и гордого человека — это я могу вам обещать…

С тех пор они встречались дважды в неделю на Аллее колясок. Расположенное невдалеке отделение Центрального института искусственной погоды обеспечивало этот район погожими днями. Правда, иногда институту не вполне удавалось выполнить заказ, и люди посмеивались, что обещанный «легкий ветерок» срывает у мужчин шляпы и поднимает юбки у женщин. Но все же не раз институту удавалось отгонять суровые ветры, рассеивать туман и вырывать у осени еще несколько золотистых дней. Да здравствует солнце! Выманить у него последние лучи, необходимые для всех детенышей, в каких бы колясках они ни лежали!

Пани Гана ревниво наблюдала за Ганичкой и каждый раз старалась определить, идет ли ей на пользу спартанское воспитание. Она уже не боялась вынимать девочку из коляски и брать ее на руки, но никогда не забывала внимательно осмотреть ее: не отлежала ли она спинку и не натерла ли ушко.

Девочка одинаково приветливо улыбалась обеим мамашам. Наверное, она будет хохотушкой. Но Ганичка ничем не отличалась от своих сестер — тщетно пани Гана с материнской придирчивостью искала на ее личике какую-нибудь особую, отличительную чёрту, старалась уловйть, не меняется ли его выражение в новых домашних условиях, под иным солнцем материнских забот, отражая сияние другого лица. Но ничего такого пани Гана не могла найти, и это ее успокаивало. И все же порой ее охватывало желание взять ребенка к себе домой, хотя бы только на один день. Ей страстно хотелось уложить всех троих вместе в их широкую кроватку, понежничать с Ганичкой, поласкать и приголубить ее, дать ей то, что она, по мнению пани Ганы, может получить только от настоящей матери.

Однажды Гана дала подержать Бедржишке свою Аничку.

— Скажите, дорогая, заметили бы вы, если бы вам подменили девочку?

— Действительно, — ответила, ничего не подозревая, Бедржишка, — они так похожи, что их невозможно различить. Три одинаковые писанки. Но одна из них моя!

— А что, если бы вы оставили у себя на один день Аничку, — предложила ей Гана. — А я взяла бы на ночь к себе Ганичку. Завтра мы опять их обменяли бы.

Но теперь уже пани Бедржишка поняла скрытые замыслы Ганы и быстро положила обратно в коляску Аничку.

— Мне кажется, что это было бы нехорошо, — сказала она. — Ганичка уже привыкла ко мне и к своему режиму. Лучше оставить каждую в своей коляске. Когда они подрастут и начнут ходить, я с Ганичкой приду к вам в гости, а потом вы ко мне…

Осень постепенно угасала. Утро вставало в тумане, который днем поднимался вверх и закрывал солнце. Напрасны были усилия специалистов и сотрудников института, тщетно они устанавливали могучие прожекторы и полосовали ими затянутое небо на много километров ввысь.

Над парком не прояснялось, ветрозащитители не могли больше сопротивляться напорам вихрей, которые обходили их и нападали со всех сторон. Ветер перемешивал опавшие листья лип, кленов и каштанов и устилал аллеи разноцветным ковром. Ударил первый морозец и опалил георгины. Только поздние зимние розы упорствовали, но и в их бутонах таилось тоскливое предчувствие, что уже поздно, что они уже не расцветут в этом году. Озеро у берегов покрылось тонким ледком, и водяные птицы перекочевали в глубь заповедника, на более теплые озера.

И все же парк не совсем затих. Как только небо немного прояснялось, появлялись тепло одетые мамаши с жесткими колясками. В знак приветствия они обменивались улыбками, как бы поддерживая друг друга в своей стойкости. Но и они бежали с колясками согреваться в ротонду, если начинал дуть холодный резкий ветер.

Иногда выдавались ясные, прозрачные дни, увенчанные солнцем. Тогда выходили на прогулку и самые заботливые и осторожные хмамашн с самыми теплыми колясками. Парк снова оживал, появлялись и совершенно новые младенцы в новых колясках.

В один из таких искристо-ясных дней в аллее снова встретились пани Гана и пани Бедржишка.

Достаточно было одного-едннственного взгляда, брошевного на коляску, чтобы пани Гана оцепенела от ужаса. Ганичка была укрыта только тонким одеяльцем, и обе ее ручки, красные как раки, высовывались наружу.

— Она же простудится! — простонала перепуганная Гана. — Я вам дам что-нибудь из своих вещей.

И, действительно, у нее было что раздавать. Пуховые одеяльца почти доверху наполняли ее коляску, на дне которой едва виднелись две закутанные головки.