В стране наших внуков - [51]

Но зато это творческая работа! Определять и создавать Большую погоду на всем северном полушарии! Не только предвидеть и предсказывать, какая погода будет завтра, но точно знать это на весь год вперед!

— Все-таки, папа, — с тобой…

Не могло быть никаких сомнений, что Франя примет именно такое решение. Только было здесь одно «но»…

— Я знаком с девушкой, — сказал Фрапя озабоченно. — Не стану скрывать от тебя, я люблю ее больше всего на свете. Ее зовут Маргаритка.

— А она не поехала бы с нами? Спроси ее!

— С нами? — радостно воскликнул Франя. — Конечно, поехала бы!..

Франя вызвал голос Маргаритки, она ответила сразу же. А вскоре он увидел ее всю, как «на тарелке», во весь рост.

Она только что вернулась с работы, выкупалась и сейчас была в легком халатике. Волосы у нее еще не успели высохнуть.

Прежде чем подойти к экрану и показаться ей, Франя пригладил волосы перед зеркалом.

— Я как раз хотела тебя вызвать, — сказала она ему. — Ты опередил меня буквально па одну секунду. Я по лицу уже вижу, что ты знаешь, что ты уже прочел в «Вестнике». Я рада за тебя…

— А вторую фотографию, с потемневшим Гением, ты тоже видела?

— Да, да, видела и немного испугалась. Ну ничего! Я же знаю, тебя бесполезно отговаривать, полезай туда, раз ты считаешь, что без этого жить не можешь и что для смелых нет другой работы, требующей во сто раз больше смелости…

— Есть такая работа! — перебил ее Фрапя.

Слова сами, помимо его воли, сложились в эту крылатую фразу, настолько глубоко она врезалась в его память за время работы над скульптурой.

Франя стал с увлечением рассказывать Маргаритке об этой другой возможности, о том, как он представляет себе новую работу, и что от нее, от Маргаритки, зависит, чтобы эта возможность стала действительностью…

Когда он кончил, на несколько минут воцарилась тишина. Франя видел, что девушка слабо улыбается.

— Как ловко ты поймал меня! Ах ты какой! Что мне с тобой делать? Лети себе хоть на Млечный Путь, я заранее вижу, что тебя не удержать здесь. Но только один! Понимаешь? Я останусь здесь со своими бутербродами и соусами! Ни за что на свете я не откажусь от этой радости…

— Поедем! Поедем со мной, Маргаритка! — упрашивал ее Франя. — Если ты меня действительно любишь, ты должна ехать!

— Не проси напрасно! Я не поеду! Не потому, что боюсь, ты не думай!

— Тогда и я не поеду! Так и знай!

— Ты, Франя, поедешь! Ты должен ехать! Я не буду, не хочу и не могу тебя удерживать, потому что я люблю тебя. Не знаю, поймешь ли ты меня! С моей стороны это была бы трусость, помноженная на эгоизм, если бы я ради себя старалась тебя удержать. Обязательно поезжай! Мы будем переписываться, разговаривать на расстоянии. Сколько времени ты там пробудешь?

— Год!

— Ну, это можно выдержать! А, когда ты вернешься, опаленный морозами и снежными бурями, придешь ли ты ко мне согреться?

— О моя голубка! Моя заря жемчужная!..

Франя мог бы до бесконечности ласкать ее нежными словами, но образ Маргаритки, постепенно бледнея, начал исчезать, пока совсем не растаял в ярком свете.

За день до отлета Франя прощался с Прагой.

Ему хотелось еще раз взглянуть на Старую Прагу, свидетельницу стольких исторических событий. Туда можно было легко попасть за пять минут по центральной линии подземной дороги.

В сопровождении отца он вышел из метро на Вацлавском бульваре, доходившем теперь до Рыцарской улицы. За ней начинался заповедник Старого города. Они прошли по одному из посеревших, таинственных проходов через дворы старинных домов я вышли на Рыночную площадь.

Каждый камень здесь был освящен столетиями.

Тут проходила история чешского народа, и здесь она останавливалась, словно это место ей особенно полюбилось. Здесь оставляла она свои заметки и следы своих шагов. Вое сохранилось таким, как было прежде, или возвратилось к своему первоначальному виду. Рынок Старого города стал Пантеоном рзволюции. А построенное позднее монументальное здание ратуши, прилепившееся к башне и портившее ожерелье домов с фронтонами в стиле барокко, было уже снесено, как ошибка XIX столетия. Остались только наиболее живописная часть площади, прилегающая к Малому рынку, окруженная старинными домами, которые некогда принадлежали членам городской думы, да Башпя с курантами апостолов. В течение многих лет и столетий апостолы каждый час отправлялись в путь, неизменно вызывая наивное удивление зрителей.

Толпы иностранцев ждали их появления — белые, турки и монголы, японцы и арабы, индийцы и индонезийцы, абиссинцы и эскимосы. Прага очаровывала всех, кто хоть раз побывал в ней. Вновь и вновь она манила и привлекала к себе даже особенно избалованных членов «Братства путешествующих», ходящих, ездящих и летающих по всему свету, которые умели оценить все то прекрасное, что сохранила Старая Европа из своих исторических сокровищ.

Прага — город поэтов и влюбленных, они съезжаются в нее со всех концов света. И, как бы ее ни называли в истории, она соответствовала всем этим названиям. Она была золотая и стобашенная, королевская и венценосная, стольная, единственная и желанная, благородная и трижды почитаемая, любимая и любимейшая — город, «само имя которого звучит как музыка»…