В стране чистых красок - [11]

– Дня три.

Значит, исходной точкой его напряженного состояния был праздник Сарамейш! Лицо Вольфинга покраснело, он нервно покусывал губу – вот что значит откровенно говорить о своих эмоциях и настроениях! У него был такой вид, словно он хочет поскорее выбежать вон из комнаты!

Я тоже был не в лучшей форме. Возможно, того ключа к эмоциям, который дал мне Вольфинг, было бы вполне достаточно для любого калдорианца, но мне, тугодуму, землянину, этого было мало.

Я заставил свои эмоции улечься – во имя нашей дружбы. Пусть тяжело будет лишь мне одному. Сознавая свою ответственность перед столь близким другом, как Вольфинг, я постарался вести разговор окольными путями и соблюдая максимальную тактичность.

– Сарамейш прошел на редкость удачно, – сказал я.

– Да, безусловно. – Теперь Вольфинг говорил вполне уверенно.

– По-моему, Дерних был просто неотразим в поединке с богом.

– Я с тобой совершенно согласен.

– А уж наш Грандинанг!.. Какой все-таки великолепный клоун из него получился!

– Да уж. Наш дружок поистине сам себя превзошел! – поддержал меня Вольфинг.

Я внимательно следил за ним и старался уловить его внутренний настрой, когда он что-то отвечал мне. Пока ничто из упомянутого мною не вызвало в его душе особого отклика, совпадавшего с его теперешним напряженным душевным состоянием.

– Жаль, что тебе пришлось сидеть среди незнакомых людей! – продолжал я.

– Так уж мне выпало по жребию. Но это неважно. Мой душевный настрой прекрасно совпал с настроением тех, кто сидел рядом.

– Это очень удачно… А Элиаминга ты видел? Он, бедняга, оказался за колонной, которая здорово мешала ему смотреть. Боюсь, это существенно уменьшило для него мощность катарсиса. По-моему, просто позор, что кому-то достаются такие плохие места!

– Да нет, все совсем не так страшно, – успокоил меня Вольфинг. – Я разговаривал с Элиамингом. Он сказал, что, поскольку видно ему было плоховато, он следил за действом с особым напряжением, и положительный результат не замедлил сказаться.

– Я так рад! – искренне воскликнул я. – А то я очень за него беспокоился. И Ланея тоже.

– Неужели и она? – удивился Вольфинг. – Уж ей-то по такому поводу беспокоиться не следует.

– Но ей даже приятно беспокоиться о ком-то из близких друзей! – возразил я. – Ей также было очень жаль, что Дерних так сильно порезался, а Грандинанг явно переутомился, изображая клоуна, но более…

– Да-да, продолжай, – сказал Вольфинг.

– Но более всего она беспокоилась о тебе.

– Вот как? Ты в этом уверен?

– Ну конечно!

– Мы с ней после праздника еще ни разу и не поговорили как следует, – заметил Вольфинг, теперь уже почти не скрывая, что он уязвлен!

Ага! Я почувствовал себя гораздо увереннее и заговорил куда более доверительным тоном:

– Но это же первое свидетельство того, что ты ей не безразличен! Ты ведь знаешь, какие женщины скрытные, это даже в пословицу вошло, и как умело они маскируют самые сильные свои чувства. Любовь Ланеи к тебе…

– Любовь? Ты сказал – любовь? Ты, должно быть, чрезмерно преувеличиваешь, хотя это весьма мило с твоей стороны…

Теперь я был на коне и на полной скорости двинулся вперед.

– В таких делах я никогда не стал бы преувеличивать! – заверил я его.

– Любовь! Просто не верится!

– В таком случае ты единственный человек в Мореи, который об этом не знает. Ну все, хватит, соберись-ка! Любовь – самое естественное и вполне предсказуемое развитие человеческих отношений, и зарождается она чаще всего именно внутри группы близких друзей. Впрочем, ты и сам все это прекрасно знаешь!

– Знаю… – неуверенно протянул Вольфинг. – По крайней мере, теоретически. Но ведь никогда нельзя заранее быть уверенным, что тот или иной конкретный человек тоже… Да и, честно говоря, я боялся, что ты…

– Хорошего же ты мнения обо мне! – рассмеялся я. – Ты что, считаешь меня Неотразимым капитаном, этим ревнивым собственником из популярной комедии? Или ты полагаешь, что инопланетянин со свихнутыми мозгами, явившийся сюда с какой-то отвратительной планетки – каковым, собственно, я и являюсь! – способен на гнусную ревность? Друг мой, на самом-то деле я не так уж плох! И нежные узы нашей дружбы для меня не менее святы, чем для тебя!

Вольфинг пытался протестовать, пылко доказывая, что у него и в мыслях ничего подобного не было, и он был и остается мне настоящим другом, но я его прервал, заранее принимая все его доводы и соглашаясь с ними. Я был чрезвычайно возбужден: впервые мне удалось самому разобраться в психологической ситуации, полагаясь лишь на собственную интуицию, и никому ничего не пришлось объяснять мне на пальцах. Это означало, что моя давняя мечта стать подобным своим друзьям, всей их расе, ставшей для меня приемной матерью, начала воплощаться в жизнь. Да, мне хотелось полностью погрузиться в их среду и раствориться в ней!

– Вольфинг, – сказал я, – любовь – самая утонченная и неуловимая из эмоций, и тем не менее она вполне материальна, ее можно ощутить физически. Ланея сейчас в спальне, она ждет тебя. Ступай же к ней, соедини свою любовь с ее любовью, а моя любовь да пребудет с вами обоими!

Последние слова кое-что утрачивают при переводе, но в тот миг годились именно они – чисто стилистически. Ланея в последнее время действительно раз или два вскользь упоминала Вольфинга – причем исключительно нейтральным тоном, что вполне могло означать тайную и тщательно скрываемую любовь.