В споре со временем - [45]

Но не судьба овладеть Сане столярным делом! Вскоре он уже — рабочий в литейном цеху. Вот об этом даже память осталась: алюминиевая ложка. Ему была она дорога. Потому что он сам отливал её в песке из алюминиевого провода.

Идёт последний лагерный Санин год… Как тяжёл он оказался! «Невыразимо медленно тянутся недели и месяцы». И оставшийся срок всё ещё кажется «очень и очень большим».

* * *

Когда в конце августа 51-го года к началу учебного года мы с мамой вернулись в Рязань, нас встретил В. С. В ожидавшем нас такси лежал букет цветов. В ту осень к В. С. приехал его старший сын — живой, смышлёный мальчуган.

Виделись мы с В. С. очень часто: и дома, и на кафедре. Стали вести совместную научную работу. Но всю зиму была ещё неопределённость. На чашу и без того колеблющихся весов легло ещё одно обстоятельство… Однажды начальница спецчасти института вызвала меня и сказала, что директор просит меня заполнить… вот эту анкету. Такую же, какую мне осенью 48-го пришлось заполнять в Москве.

Пришлось сказать, что у меня брак с бывшим мужем находится в процессе расторжения. Сведения о Сане я, как и тогда, написала в графе о бывшем муже. Значит, брак надо расторгать. Теперь это уже неизбежно!

В то время необходимы были публикации в газете. Не желая, чтобы в Рязани всё стало известно, я поехала в Москву и, притворившись москвичкой, возобновила в Московском городском суде дело о разводе с Солженицыным А. И. Адрес я указала Туркиных.

На полную перестройку своей жизни я решилась весной 52-го года. О регистрации наших с В. С. отношений речи не было, потому что у меня не был расторгнут брак с Саней. Просто с какого-то времени мы назвались для всех мужем и женой. Так оно осталось и после получения мной официального развода с Саней.

Написанное Саней в ноябре 51-го года письмо не дошло. Но теперь не только он, но и я ему уже не писала. Не могла писать. Послала только поздравление ко дню рождения, пожелав ему «счастья в его жизни».

У меня не хватало мужества писать Сане о своих колебаниях, пока я ещё не решилась. Но и когда решилась — всё ещё медлила. Вероятно, это было малодушием, которому я искала оправдание в том, что в его лагере всё равно нет женщин, а потому в его судьбе ничто не может в этом смысле измениться… Быть может, так, постепенно, сперва только заподозрив недоброе, он легче примет то, что произошло…

И я всё молчала, хотя понимала и знала, что Саню это не может не беспокоить. В конце концов, он настойчиво попросил тётю Нину «рассеять неясность». По моей просьбе тётя Нина в сентябре 52-го года написала Сане: «Наташа просила Вам передать, что Вы можете устраивать свою жизнь независимо от неё».

Не буду себя ни оправдывать, ни винить. Я не смогла через все годы испытаний пронести свою «святость». Я стала жить реальной жизнью.

Объяснение тёти Нины Саню не удовлетворило и он попросил меня написать всё, как оно есть. Неужели же наше супружество может кончиться «такой незначащей загадочной фразой»?.. Он заверял меня, что в любом случае, что бы ни случилось, он ни в чём не смеет упрекать меня, потому что виноват передо мною только он, он принёс мне «так мало радости», он всегда будет «моим должником»…

Я написала Сане, что у меня есть семья и что это настоящее…

На этом наша переписка на некоторое время оборвалась…

* * *

Если бы Солженицын встретился с Шуховым не в 50-м году, а лет на пять раньше, мало бы нашлось между ними сходного, хоть и тогда было бы. Ведь мужичок себе на уме, Шухов где-то пересекается с интеллигентом себе на уме Солженицыным! И экономия своих духовных и физических сил, и в общем-то рационалистическое отношение к жизни, расчётливость и бережливость. Поговорку «запасливый лучше богатого» Солженицын вполне и к себе мог бы применить!..

Но в том бы они резко отличались, что Шухов, несмотря на всю свою хитрецу и оборотистость, «как человек робкий», не умел «шуметь и качать права», как с успехом делал это Солженицын в «шарашке» и Нержин в «Круге первом». То пять граммов подболточной муки, то польские злотые вытребовал, дойдя до Верховного Совета… То Даля не дал отобрать, то Есенина вытребовал у администрации вместе с моей надписью на нём: «Так и всё утерянное к тебе вернётся!» — больно хорошо в законах разбирался…

А теперь и философия жизни у них общая стала. Будь что будет! Ни страха, ни беспокойства перед тем, чему суждено быть… В повести есть и другие простые люди: бригадир Тюрин, помбригадира Павло, но именно Иван Денисович ближе всех к самому Солженицыну, а потому и выбран в главные герои. По духовному настрою, по отношению к жизни, по оценке людей и событий Шухов гораздо ближе к интеллигенту Солженицыну, чем звонкий капитан Буйновский, чем интеллигент Цезарь Маркович.

Казалось бы, в задумке автора Шухов — самый рядовой из рядовых! Он и на фронте рядовой, он и в колхозе был рядовым, и здесь в бригаде, хотя он и хороший мастер, всё же только рядовой! И автором это всё время подчёркивается. А вдуматься — так Шухов увидится далеко не рядовым… И в этом — снова сходство между ними.

ГЛАВА VI Сельский учитель

Когда из Экибастуза, отбыв свой срок, Саня ехал в Кок-Терек, районный центр в Казахстане, то проезжал Талды-Курган — место нашей с мамой эвакуации в 1942-1944 гг. Теперь конец февраля 53-го года. Меня давно там не было. И вообще меня у него тогда не было.