В списках спасенных нет - [13]

— А зачем тебе это? — спросил Полковский, обнимая дочь.

— Я одену — и все скажут, что я турецкая.

Смех, объятия. Иринка звонко поцеловала отца в щеку.

Витя скромно ждал, пока дойдет очередь до него.

— Ну, а тебе что? — привлекая его к себе, спросил Полковский и, вспомнив Володю, улыбаясь, добавил: — Что-нибудь студенческое?

— Нет, папа, привези мне турецких бабочек и стрекоз. Только в отдельных банках.

Когда очередь дошла до няни Даши, она всхлипнула, потом вытерла кончиком передника глаза и благословила Андрея.

Барс приподнял морду и заскулил.

— Ну, ну, Барс, без сентиментальностей, — погладил его Полковский.

Вера упаковала ему чемодан, оставив место для голубой вазы, и сделала вид, что не замечает, как он тайком втиснул ее, воображая, будто жена не догадывается о готовящемся сюрпризе. Эта игра продолжалась у них годами и была символом их любви.

Но вот сборы закончены.

Полковский встал. Вера положила руки ему на плечи и заглянула в лицо.

— Мне будет скучно без тебя.

Но через мгновение она уже весело улыбалась и целовала его.

Прощание не оставляло в душе Андрея ни печали, ни грусти. Он уходил на пароход без тягостного чувства.

Из окна Вера и дети махали ему руками, улыбаясь, а Иринка кричала:

— Папочка, не забудь феску!

В этот же день пароход ушел в рейс.

В июне на Черном море хорошая погода: море тихое, целый день, светит солнце, и лишь иногда набегают легкие пушистые облака.

Обычно в такие дни на судне жизнь проходила размеренно, без напряжения. Но с тех пор как стали соревноваться с «Авророй», боцман без устали заставлял матросов драить до блеска все медные части, торчал в подшкиперской, возился с красками, искал, что надо подкрасить, зашпаклевать. И на судне пахло краской.

Штурман Птаха пошел в рейс в новом костюме, как-то особенно приглаженный, чистенький. Работал он с вдохновением.

Полковский сразу заметил в нем эту перемену, но сделал вид, словно ничего не изменилось. Штурман с обожанием смотрел на Полковского, молниеносно выполнял распоряжения и докладывал об их исполнении с таким видом, будто ему надо было сказать еще что-то, очень важное. Но он смущался и не знал, с чего начать, Полковский замечал томление юноши и однажды пригласил его к себе в каюту под предлогом проверки судовых документов.

Птаха показал документы, и капитан, разумеется, не нашел недостатков, похвалил штурмана, потом, между прочим, спросил:

— Ну, как провели время на берегу?

Птаха вспыхнул, краска залила лицо. Он с благодарностью взглянул на капитана.

— Я женюсь. Вернусь из Турции и женюсь, — сказал он.

Полковский поднял брови, с удивлением глядя на счастливое и застенчивое лицо юноши, и подумал, что конструкция стрелы очень счастливо разрешилась.

— Рад, очень рад, — сказал он и, встав, протянул руку. Штурман схватил ее и крепко сжал. С минуту они стояли молча. Птахе казалось, что морщинки у глаз Полковского светятся добротой и умом. Полковский разжал пальцы и сказал:

— Лора достойная девушка.

— Я ее люблю больше жизни, — тихо сказал Птаха, и Полковский подумал, что он не преувеличивает.

Андрей заглянул в иллюминатор, увидел солнечные блики, рассыпанные по морю, и представил себе Веру. Да, он ее тоже любит больше жизни. А детей? Их тоже.

Птаха уже не стеснялся и мечтал вслух. Полковский слушал его и видел, что юноша переживает счастливую пору расцвета своих чувств, что его будущее рисуется ему полным восторга и счастья.

В каюту ворвался свежий ветерок. Полковский снова взглянул в иллюминатор. Море померкло и потемнело блики погасли. Туча закрыла солнце.

Когда Полковский повернулся, его лицо уже было совсем другим: морщинки у глаз разгладились, губы сжались.

— Определите точно место корабля, — твердо сказал он, — сверьте курс.

— Есть, — ответил штурман, поняв, что больше уже нельзя говорить о Лоре.

Полковский закрыл иллюминатор и подошел к барометру, вделанному в переборку над столом. Барометр падал.

11

Ветер нарастал. Где-то хлопнули двери и зазвенели стекла. Просвет в небе затянулся, и золотистое облачко скрылось. Стало совсем темно, вода казалась густой, смолянистой.

Птаха, уже надевший плащ, показался на мостике, Он дернул дверь рубки. Но ветер прижал ее, и она не открывалась. Тогда Птаха рванул ее изо всех сил и мгновенно очутился внутри рубки.

Порыв ветра, ворвавшийся вместе с Птахой, швырнул карту к рулю.

— Курс верный, поправка тоже, — сказал Птаха.

— Ветер? — спросил Полковский.

— Девять баллов.

— Направление?

— Прежнее.

— Хорошо, — сказал Полковский. — Все время будет килевая. Мы попали, по-видимому, в хвост циклона.

Через два часа сила ветра была уже одиннадцать баллов. Чтобы держать судно носом против волны, Полковский изменил курс, а когда рулевой исполнил команду, он вдруг рассмеялся и сказал:

— Странное желание! Мне хочется кофе с ромом.

Птаха молча поглядел на Полковского и попросил разрешения уйти: его вахта начиналась в двадцать, а на палубе только что пробили три склянки (девятнадцать часов).

Он спустился по внутреннему трапу в кают-компанию и, встретив буфетчицу Марусю, обрадовался.

— Маруся, милая, — сказал он, схватив ее за руку. — Вы сможете сварить капитану кофе?