В советском плену. Свидетельства заключенного, обвиненного в шпионаже. 1939–1945 - [17]
В голове царил сумбур. Я лихорадочно раздумывал: допросы завершены. Ничего компрометирующего они им не дали. В последние недели в камеру пришла новость – многих немцев, которые сидели неподалеку в Ворошиловске, в Маньчжурии выпустили на свободу. Среди них были врач-немец и еще двое миссионеров. Может, и нас доставят на границу и передадут китайским властям? Иначе как можно было объяснить, что нас привезли именно сюда?
Надежда росла, с каждым шагом прибавляя энергии ослабшим ногам, я не отрываясь смотрел на снежные шапки гор, приветствовавших нас из-за границы. Мы, наверное, прошли около получаса, станция осталась позади, а нас препроводили на обнесенный колючей проволокой участок, застроенный домами. Раньше здесь был колхоз, а теперь лагерь – кругом одни заключенные и охранники в форме. Может, это как раз лагерь, откуда отпускают на волю, место, где завершаются последние формальности?
Пройдя через широкие ворота полуразрушенного огромного сарая или амбара, мы оказались перед железной дверью. Она тут же открылась, и мы оказались в цокольном помещении – метр восемьдесят на семь. В одной стене было несколько дверей, в другой – небольшой люк, наверняка лаз в подвал. Туда нас и поместили. Штукатурка на стенах местами обсыпалась, местами покрылась пылью и грязью за долгие годы. Первые, кто вошел в это помещение, ступили на почти полностью прогнивший пол. Вплотную к двери стояла параша.
Подходящее местечко, подумали мы. Но разве это так важно? Все равно через пару часов мы будем на границе. И мы на японский манер уселись на колени вдоль длинной стены. Уместились все. Так мы просидели в ожидании около трех часов. Пятеро русских сидели у окна. Там невыносимо разило содержимым параши. Рядом с русскими пристроились немцы. Потом японцы потеснили нас – они были уверены, что сидеть вплотную к русским им ни к чему. У самого входа, опершись на парашу, сидели двое корейцев и китаец.
Все вокруг бормотали одно и то же: что с нами будет. Однако надежда на отправку в Маньчжурию доминировала. Китаец по имени Ли, бодренький молодой человек, служивший в свое время в полиции в каком-то провинциальном городке в Маньчжурии и, по-видимому, знавший все ходы и выходы, считал, что русские просто доведут нас до границы и отпустят на все четыре стороны. Если все произойдет именно так, Ли обещал всем теплое пристанище и еду у друзей или родственников. И еще он рассчитывал достать столько денег, сколько нужно, на дорогу назад в Дайрен.
Я с удовольствием воображал подобный ход событий. Даже зримо представлял себе, как мы под руководством Ли лихо вышагиваем по маньчжурским лесам, и, думая об этом, как бы поглядывал в сторону постепенно удалявшейся границы. Я представлял себе, как все мы ночуем в какой-нибудь натопленной фанзе, а на улице минус 55 градусов. Как мы приезжаем в Дайрен. И как, наконец, распахивается дверь католической миссии, и моя жена, вскрикнув от неожиданной радости, бросается мне в объятия.
Пятеро эмигрантов уже стали демонстрировать высокомерие, которое росло с каждой минутой. Но японцы на это никак не реагировали. Подобно каменным божествам восседали они на своих мешках, на лицах замкнутость и скепсис. На улице темнело. Принесли водянистого супа и маньчжурского пшена. Большинство даже не притронулось к еде, невзирая на хроническое недоедание. Вонь от параши была нестерпима, как нестерпимо и дальнейшее ожидание. Время идет, на улице темнеет, но ничего не происходит.
Один из русских колотит в дверь. Перед дверью охранник. Совсем молодой. Даже захотелось отобрать у него автомат. Открывается окошечко в двери. Мы спрашиваем, в чем дело. Не можем же мы сидеть здесь в этой норе вечность. Охранник не в курсе, он и рад бы объяснить нам, что к чему, но никаких приказов ему не поступало. Мы требуем начальника тюрьмы. Часовой отвечает, что перед отходом ко сну придет сержант, отвечающий за порядок, и ему мы сможем изложить все наши просьбы и задать вопросы. Ждем дальше. Барометр надежды на лучшее стремительно падает. Сегодня уж точно никаких изменений ждать не стоит. Крепко похолодало – жуткий ночной мороз. Судя по всему, ночевать нам придется здесь. Но в этой спичечной коробке невозможно спать. Если все улягутся, придется лежать вплотную друг к другу. Как сардины в банке. А кому достанется место там, где пол прогнил, тот непременно сломает спину.
Наконец появляется сержант. Он с удивлением выслушивает нас – мы просим другое помещение для ночлега.
– Нет у нас других помещений, – не без сочувствия отвечает он. – Все помещения забиты до отказа. Так что там лучше не будет. Но долго вы здесь не промучаетесь, – успокаивает он нас. – Вы люди уже опытные, и одну ночь здесь уж как-нибудь вытерпите.
Наше недоверие усилилось. Уж очень все напоминает обычное обещание «на русский манер». А если они продержат нас здесь неделю, кто из нас это выдержит?
Так что всем нашим надеждам был положен конец. Видимо, наши испытания не скоро закончатся, а вот терпение точно вот-вот лопнет. И еще: оставался лишь один выход – молча покориться неизбежному и попытаться хоть как-то устроиться на ночь. И мы все укладываемся на пол. Так как это помещение в ширину метр восемьдесят, головой мы упираемся в одну стену, а ногами – в противоположную. Длину помещения следует разделить на 17, и в результате на каждого выходит столько площади, что навзничь лечь невозможно. Но после многих попыток все же удалось кое-как уместиться. Для этого пришлось улечься валетом через одного, но все равно спать придется только вытянувшись.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Механик-водитель немецкого танка «Тигр» описывает боевой путь, который он прошел вместе со своим экипажем по военным дорогам Восточного фронта Второй мировой войны. Обладая несомненными литературными способностями, автор с большой степенью достоверности передал характер этой войны с ее кровопролитием, хаосом, размахом уничтожения, суровым фронтовым бытом и невероятной храбростью, проявленной солдатами и офицерами обеих воюющих сторон. И хотя он уверен в справедливости войны, которую ведет Германия, под огнем советских орудий мысленно восклицает: «Казалось, вся Россия обрушила на нас свой гнев и всю свою ярость за то, что мы натворили на этой земле».
Это книга очевидца и участника кровопролитных боев на Восточном фронте. Командир противотанкового расчета Готтлоб Бидерман участвовал в боях под Киевом, осаде Севастополя, блокаде Ленинграда, отступлении через Латвию и в последнем сражении за Курляндию. Четыре года на передовой и три года в русском плену… На долю этого человека выпала вся тяжесть войны и горечь поражения Германии.
Ефрейтор, а позднее фельдфебель Ганс Рот начал вести свой дневник весной 1941 г., когда 299-я дивизия, в которой он воевал, в составе 6-й армии, готовилась к нападению на Советский Союз. В соответствии с планом операции «Барбаросса» дивизия в ходе упорных боев продвигалась южнее Припятских болот. В конце того же года подразделение Рота участвовало в замыкании кольца окружения вокруг Киева, а впоследствии в ожесточенных боях под Сталинградом, в боях за Харьков, Воронеж и Орел. Почти ежедневно автор без прикрас описывал все, что видел своими глазами: кровопролитные бои и жестокую расправу над населением на оккупированных территориях, суровый солдатский быт и мечты о возвращении к мирной жизни.
Генерал-майор ваффен СС Курт Мейер описывает сражения, в которых участвовал во время Второй мировой войны. Он командовал мотоциклетной ротой, разведывательным батальоном, гренадерским полком и танковой дивизией СС «Гитлерюгенд». Боевые подразделения Бронированного Мейера, как его прозвали в войсках, были участниками жарких боев в Европе: вторжения в Польшу в 1939-м и Францию в 1940 году, оккупации Балкан и Греции, жестоких сражений на Восточном фронте и кампании 1944 года в Нормандии, где дивизия была почти уничтожена.