В снегах родной чужбины - [32]

— Пахан прислал. От него слово имею, — сник Влас, вмиг сбавив тон.

— Видали мы его, если он к нам не фартового, а мокрушника прислал. Какой с тобой разговор? Мы ж непальцем деланы! Размазать велел?

— Нет! Надыбать обоих.

— Почему вас прислал? — не верили законники.

— Много дел провернули. Почти все в розыске. Лягавые обложили. «Малина» на дне покуда. Высовываться любому — проколоться. На хвост лягавые сядут. Мы тоже не без «маскарада». К тому ж в «малине» теперь туго. Замели многих. А те, что имеются, недавно из ходок. Их пахан держит, но они — не вы… Велел нам надыбать вас.

— Вернуть в «малину»? — уточнил законник.

— Ну да! — подтвердил Федька.

— А если не сфалуемся, велел замокрить обоих?

Влас промолчал. Закон «малины» не щадил никого. Он не делал скидок никому. Изменить в нем что-то имел право лишь большой воровской сход.

— Что мне ответить пахану? — спросил фартовых Влас, уйдя от вопроса.

— Он много хочет знать. Еще больше, чем о себе! Так не бывает, — вздохнул один из фартовых по кличке Сивый. И, усмехнувшись, продолжил: — Мы ничего не должны «малине». Она — да! Там, в общаке, не меньше половины — наше! Так почему пахан прислал сюда не казначея, а стопорилу? Иль он вконец посеял память, что за такое мы самого его размажем, без разборки и схода!

— Пахан велел нашмонать вас! Размазать не думал, — вступился Влас.

— Стопорило — не посланник добра, не лепи темнуху, кент! — оборвал второй законник по кличке Казбек.

— Я не фраер, чтоб «липу нести». Законники, что теперь фартуют в «малине», не знают вас. От того меня послал пахан, — говорил Влас спокойно.

— Куда же слиняли те законники? Накрылись в ходках или тянут сроки в зонах? Хреновый пахан, коль своих от лягавых не притырил. Сам на воле дышит. А фартовых просрал? Нас вернуть хочет? — усмехнулся Сивый.

Влас голову опустил. Крыть стало нечем.

— Идет он в сраку! Как сумел посеять, так пусть дыбает. Мы ему не кенты теперь! Свою «малину» сколотим. Скоро наши кенты из ходки выйдут. К нам возникнут. Сами фартовать будем. Без вашего пахана. Он, падла, никого из ходки не вытащил. Другие — своих выдрали! Выкупили, стыздили, увели. На все шли ради кентов. А наш — жопу на общаке грел? Канал файно, а мы на Печоре дохли, чтоб его срака не простыла?

— «Грев» один раз в ходку передал. А потом как о жмурах мозги посеял! Теперь у него рассвело, когда в дело ходить стало не с кем? Ну и мы ему не хевра! Хватило с нас его шоблы! — говорил Сивый.

— В другую «малину» иль свою собьете, пахан вам на сходке укажет. Могли б вякнуть, чтоб другие не дергались, где вы и что с вами, — укорил Влас.

— Что с того дерганья нам? Вон Казбек едва додышал до воли! Что о том слышал пахан? Все уже думали, что он откинулся. Охрана и та поверила. Еще бы, колотун под полсотню и пурга к тому же! Я его на себе десяток верст пер. В зону! Чтоб задышал. Еле вырвал с того света…

— А что не смылись с ходки на волю? — удивился Влас.

— Куда? Казбек почти жмур, я — около того. Ни хамовки, ни барахла, ни баксов. Прихиляли в зону, верняк, я приполз с Казбеком на спине, охрана чуть ли не рехнулась от удивленья! Законники в ходку возникли, когда обоих нас оставили, как жмуров, волкам на положняк. А мы дышать захотели. Уже вычеркнули из списков. Где тогда был пахан? — едва проталкивал слова сквозь стиснутые зубы Сивый.

— Где ж так вас прихватило? — не выдержал Федька.

— Дорогу пробивали. Для машин. После бурана. А он за собой волчьи холода приволок на хвосте. Зэки на ходу дохли. Обмораживали легкие, и хана! Мы дольше всех держались — три дня. Потом сил не стало. Никого тогда не хоронили. Колотун всех доканал. Вот там до нас доперло, что без понту мы «малине». И пахану… В зоне, бывало, из-за заносов хлеба по две недели не было. Дышали те, у кого «грев» имелся. Они за пачку галет всю получку требовали. Свои же, законники. Хоть и одной крови, а пузо у всякого свое. На холяву ничего не давали. Не делились. А мы, не глядя, что в «малине» доля осталась, с голодухи дохли, как сявки! Да разве такое посеешь? — возмущался Сивый.

— Ты ботаешь, чего на волю не слиняли мы тогда?! Ну и задрыга ты, Влас. На свободу смываются живыми. С башлями и ксивами. Мы не с креста сорвались, с погоста. И дорога та по запретной зоне шла. Сдохнуть можно, смыться — нет! Когда Сивый приволок меня к воротам, охрана шарам родным не поверила. Думали — дурное привиделось. А нам дышать хотелось. Еле одыбались в своем бараке. В те дни даже чужие шныри нам свои заначки хамовки отдали. А пахан где был? Теперь мы ему нужными стали? А тогда? Так вот хиляет пахан знаешь куда? — налились кровью глаза Казбека.

— Да и тебя бортанет, коль лажанешься! Покуда все кайфово — держит! А чуть попух, кликуху твою враз проссыт! — пообещал Сивый.

— Давно тут капаете? — спросил Влас.

— Своих дождемся и ходу! Не больше недели осталось. Сами задышим. А с паханом свидимся. На сход его вытащим! За все! И наш положняк пусть не тронет, задрыга! Иначе со шкурой снимем! — пообещал Сивый.

— Я думал, вы в откол навострились иль в другие «малины» намылились, — сознался Влас.

— До нас тебе нет дела! Да ты кто есть? Шпана, мелочь! И твой пахан — пидор! Трехнули, как есть! Хотя и не должны отчитываться перед каждым говном! Если б мы и откололись после всего, нас любой бы сход оправдал, никто и пальцем не тронул бы. А пахану, клянусь мамой, даром не сойдет, он еще приморится на разборке, — пообещал Казбек.