В сложном полете - [129]

— Это верно, — вздохнул Владимир, — поэтому мы здесь.

…Первые недели пребывания на фронте мы изучали район полётов, оперативную, климатометеорологическую и навигационную обстановки; матчасть, на которой предстояло летать.

После сдачи зачетов выполнили несколько ознакомительных, тренировочных и проверочных полётов. И все это организовал, да и многое другое наш штурман Владимир Ушаков. Во всяком случае, по его инициативе это было проведено. Нас, зелёных, неопытных, не спешили сунуть в пекло, где бы мы сразу сгорели. А готовили к боевым вылетам обстоятельно, умно, передавая по крупицам ценнейший боевой опыт, позволявший успешно выполнить боевое задание и вернуться домой. Вот тогда и были проведены методические сборы летного состава полка, где лучшие асы-ветераны, делясь своим опытом, учили нас побеждать. Сами Вадов, Панкратов, Ушаков рассказывали о своих вылетах, своих приемах. Больше того, еще до нашего прибытия в полку уже действовали по инициативе комсомольцев секции бокса, самбо, немецкого языка, вождения автомашины, ориентировки и выживания в лесу, борьбы с преследующими овчарками. И всё это на случай, когда будешь сбит и будешь пробираться к своим. Разумеется, Владимиру это было легко организовать, ибо сам Вадов его во всём поддерживал, как родного сына.

Вот так мы и служили по приезде, пока, наконец, не настал наш черёд…

ВЛАДИМИР УШАКОВ

Задание было необычным: отыскать и осветить Степной — стратегически важный железнодорожный узел. Свыше недели наша авиация непрерывно бомбила его, но каждый раз по-настоящему разбомбить не могла. А через узел день и ночь шли эшелоны на фронт…

Перед вылетом на стоянке у самолёта экипаж осветителя напутствовал сам командир полка.

— От вас зависит весь успех операции, — негромким баском говорил полковник, вглядываясь в каждого члена экипажа. — Особенно от тебя, Володя. — Вадов коснулся рукой моего плеча. — Возможно, наши соседи бомбили ложный узел, а настоящий, замаскированный стоит целёхонек в стороне.

Взлетели, когда солнце скрылось за горизонтом. Почти до самой линии фронта набирали высоту. Расчет был прост: в целях безопасности перевалить линию фронта на максимальной высоте. Затем, убрав газ, приглушив моторы, почти планируя, неслышно выйти на Степной. Отыскать его и развесить «люстры»…

До цели оставалось минут двадцать лёту, когда я увидел берег Азовского моря. Ночь хотя и безлунная, но море резко отличалось от суши. Безбрежная серо-стальная гладь уходила вдаль в темноту… Сориентировавшись и уточнив курс, дал его пилотам. Через 15 минут — цель. Главное вовремя заметить длинный языкообразный залив, врезающийся в сушу Крымского полуострова. В семи километрах от залива — узел…

Внизу тихо. В самолёте ещё тише, хотя монотонно урчат моторы. Все молчат, охваченные нервным напряжением, которое испытывает каждый в ожидании боя. Чем ближе схватка, тем сильнее оно, а наивысшая точка всегда совпадает с последней минутой перед боем.

Упершись руками в остекление кабины, я неотрывно наблюдал за черневшей сушей и матово отливающей водной поверхностью. Изредка подносил к глазам карту. На этом, самом ответственном, участке маршрута вёл самолёт визуально по земным ориентирам. Они, к счастью, просматривались сносно — внизу не было ни облачности, ни тумана, ни дымки.

Нажав на переключатель переговорного устройства, громко сказал:

— Прошу всех вести тщательную ориентировку. О каждом замеченном огоньке, характерном ориентире докладывайте мне.

— Хорошо-о, — отозвался Васильев.

Второй пилот Родионов — полковой насмешник, поэт, певец и художник с непонятным хохотком выпалил:

— Будь спок, флагман! Если не надеешься на себя, мы поможем! У меня глаза кошачьи…

Васильев почти совсем убрал газ, урчанье двигателей сменилось мягким шипеньем. Самолёт, планируя, летел по-совиному: беззвучно и незаметно.

Пять минут до цели! Перед глазами — тёмные очертания берегов. По-прежнему всюду тишина и спокойствие. Похоже, немцы проворонили самолёт. На земле — ни одной светлой точки. Кажется, враг спит, укрытый темнотой, словно толстым одеялом. Впереди, чуть правее, блеснуло что-то, похоже на огонёк.

Я замер. Опять проблеск… Нет, вспышка, едва заметная… Движется…

— Вон он! Вон справа! Вон справа Степной! — торжественно заголосил Родионов. — Видите огоньки?..

— Да, видим. Не кричи! — не выдержал я.

Но Родионов не унимался:

— Это я! Я первый обнаружил Степной! Запомните, все! И ты, командир!..

— Запомним, — не то серьёзно, не то насмешливо пробасил Васильев.

Я поглядел на часы. Должен быть Степной… Отчетливо видны два движущихся неярких огонька. «Автомашина? Или паровоз?..» Рукой провёл по глазам. Вытер ладонью вспотевший лоб.

Темнеют квадраты каких-то строений. Населённый пункт? Степной?.. Степной, выходит, под самолётом. Рука невольно потянулась к рукоятке открытия бомболюков.

— Бросай, штурман, САБ! — кричал Родионов. — Цель под нами! Чего медлишь?

— Не мешай! Без тебя знаю.

— Кидай, говорю! Время точно совпало! — настаивал Александр. — Или тебя заело, что не ты первый обнаружил цель?..

Он, видимо, все еще не забыл, как с месяц назад тоже ночью первым обнаружил неизвестный аэродром. Но, приняв на себя командование, хотя умирающий командир передал его мне, не рискнул штурмовать вражеские самолёты. «Зато уж сейчас не упущу своего. Докажу всем, каков летчик Родионов!» — бормотал он под нос, и я слышал это в наушниках.