В склепе - [3]

Наступила темнота, а Берч все еще бил молотком. Он теперь работал на ощупь, ибо луну закрыли набежавшие облака, и хотя продвигался все еще медленно, повеселел, заметив, что кладка поддается и сверху, и снизу. Он был уверен, что к полуночи сумеет оказаться на свободе, однако что вполне в его духе не думал о мистическом смысле этого часа. Не мучая себя гнетущими размышлениями о времени суток, месте действия и о том, что помещалось у него под ногами, он философически крушил кирпичную кладку, чертыхался, когда осколок попадал ему в лицо, а как-то даже рассмеялся, когда обломок угодил в лошадь она нервно забила копытами у своей привязи, у кипариса. Отверстие стало уже таким большим, что он несколько раз пытался в него пролезть, и каждый раз гробы под его ногами раскачивались и потрескивали. Попутно Берч убедился, что поднимать наверх еще один гроб не придется, ибо отверстие помещалось как раз на удобном уровне.

Должно быть, уже наступила полночь, когда Берч решил, что можно выбираться наружу. Он измучился и взмок, хотя и отдыхал много раз; теперь, чтобы набраться сил перед тем, как лезть в окно и прыгать на землю, он спустился и посидел на нижнем ящике. Голодная лошадь ржала непрерывно и жутко; Берчу смутно хотелось, чтобы она умолкла. Как ни странно, гробовщик не радовался предстоящему освобождению и боялся лезть в окно, ведь он был грузен, неуклюж и немолод. Взбираясь наверх по растрескавшимся гробам, он остро ощущал свой вес особенно когда, ступив на верхний, услышал грозный треск ломающегося дерева. Оказалось, он зря старался, выбирая для верхнего яруса самый прочный гроб, ибо стоило поставить на крышку обе ноги, как трухлявое дерево лопнуло, и Берч провалился на два фута на опору, которую даже он не посмел себе ставить. Обезумев от этого треска, а может быть, от вони, которая выплеснулась через окно на открытый воздух, лошадь издала неистовый визг, который трудно было бы назвать ржанием, и в страхе ускакала в ночь под бешеный стук тележных колес.

Оказавшись в таком жутком положении, Берч уже не мог забраться в лаз, однако он собрал все силы для решительной попытки: вцепился в край отверстия и попробовал подтянуться, но почувствовал странное сопротивление его тащили вниз за лодыжки. В следующую секунду он впервые за эту ночь ощутил ужас, поскольку, выдираясь изо всех сил, не мог освободиться от чьей-то хватки, сжимавшей ноги. Отчаянная боль пронзила икры; спасительные прозаические объяснения насчет щепок, вылезших гвоздей или других частей сломанного ящика то и дело сменялись новыми приступами страха. Кажется, он завопил. Во всяком случае, — он бешено брыкался и вырывался, почти теряя сознание.

Только инстинкт помог Берчу влезть в окошко, а потом, когда он мешком свалился на землю, заставил его ползти прочь. Идти он не мог, и стоявшая уже высоко луна наблюдала ужасное зрелище он полз к кладбищенской сторожке, волоча за собой кровоточащие ноги, руки в бессмысленной спешке загребали черную землю, и всем существом он ощущал свою сводящую с ума медлительность так бывает, когда в кошмарном сне вас преследуют привидения. Но Берча не преследовали; во всяком случае, он был один, когда Армингтон, кладбищенский смотрител, услышал, как он скребется в дверь.

Армингтон помог Берчу добраться до свободной кровати и послал своего сынишку Эдвина за доктором Дейвисом. Раненый был в сознании, но не мог говорить связно, только бормотал что-вроде: «Ох, ноги мои!..», или: Пусти! , или: Закрыть в гробу . Наконец приехал доктор со своим саквояжем, задал несколько своих вопросов и снял с пациента верхнее платье, башмаки и носки. Раны а обе лодыжки были страшно разодраны в области ахиллова сухожилия, казалось, сильнейшим образом озадачили старого врача и даже напугали. Расспросы его стали не по-врачебному взволнованными, а руки дрожали, когда он бинтовал их, словно спеша укрыть от людского взгляда.

Зловещий и настойчивый допрос, который затеял обычно сдержанный старый врач, был странен доктор выжимал из полуобморочного гробовщика малейшие детали ужасного происшествия. Он настойчиво расспрашивал: знал ли Берч точно абсолютно точно, чей гроб лежал на вершине пирамиды; как он выбирал этот гроб; как он опознал в темноте обиталище Феннера и как отличил его от такого же по виду гроба злобного Асафа Сойера? Мог ли прочный гроб Феннера так легко разломаться? Дейвис с давних пор практиковал в деревне и конечно же видел на похоронах и тот гроб, и другой ведь он пользовал и Феннера, и Сойера во время их последней болезни. На похоронах Сойера он даже поинтересовался, как вышло, что мстительному фермеру достался точно такой же гроб, как доброму коротышке Феннеру.

Доктор провел у постели два часа и удалился, попросив Берча говорить всем, что он поранился гвоздями и щепками. Иначе, добавил он, люди тебе не поверят. Лучше, однако, вообще говорить об этом как можно меньше и не показываться другому врачу . Берч держался этого совета всю оставшуюся жизнь, пока не рассказал всю историю мне, и когда я увидел шрамы к тому времени уже старые и побелевшие, то признал, что он поступал мудро. Всю оставшуюся жизнь Берч хромал, поскольку были порваны главные сухожилия, но, думается, больше всего претерпела его душа. Мышлению гробовщика, прежде столь флегматичному и логичному, был нанесен непоправимый урон, и прискорбно было видеть его реакцию на такие обыкновенные слова, как пятница , склеп , гроб , и обороты, косвенно со всем этим связанные. Он сменил профессию, но что-то всегда давило на него. Возможно, это был просто страх, а возможно, и страх, смешанный с запоздалым раскаянием в прежней бесчувственности.