В синих квадратах моря - [18]

Крылов вздрогнул.

«Только бы Таню не трогали…»

В напряженной тишине раздался голос Русяева:

— Предлагаю объявить Крылову строгий выговор. Другие предложения есть? Нет? Голосуем…

Грачев долго ворочался на койке, но уснуть не мог. У причала швартовался буксир. Острые лучи прожектора плясали по стенам каюты, холодными бликами скользили по его лицу. Петр думал о Серебрякове. Пощадил командир, и от этого еще больше мучила совесть. Разве Петр нуждается в жалости? Ему не нужны сладкие пилюли. Петр повернулся на другой бок. Снова блеснул луч прожектора. «А Крылов все-таки хам».

В каюту вошел доктор Коваленко. Он включил настольную лампу, стал сетовать на холод.

— Озяб я на вахте. А ты о чем замечтался?

— О космосе, вот бы туда, — отшутился Петр.

— Что ж, стартуй, но только вместе со мной — здоровье твое беречь буду, — засмеялся Коваленко.

Он лег. Опять захрипел буксир.

— Миша, — позвал Грачев, — помнишь, ты рассказывал, как в походе штурман спутал курсы. Влетело ему от командира?

— Пять суток ареста штурману… В ту ночь он мог погубить всех. Серебряков отвернул корабль у самой скалы.

«А мне не всыпал», — подумал Грачев, но от этой мысли не стало легче. Он лежал не шевелясь.

— Петр, ты спишь? — окликнул его доктор.

— Думаю.

— О чем?

— О минере с лодки отца. Он служил где-то в Заозерске… Крылов же и тип, а? — с нервной дрожью в голосе добавил Петр.

Доктор привстал на локтях.

— Знаешь, этот тип пять суток держался в шлюпке. Штормом унесло ее в открытое море, а мотор отказал. Дюжий рыбак замерз — шутка ли, мороз тридцать градусов. А Крылов выдержал. Присмотрись к нему, парень стоящий.

На палубе пробили склянки.

Корабль погрузился в сон.

7

Дул сырой, леденящий ветер. Матросы делали приборку. Боцман Коржов обходил корабль. Вот он присел у камбуза. А, черт, опять коки не убрали бочку. Коржов заглянул в дверь, откуда клубами валил пар.

— Сурин! — окликнул боцман старшего кока. — Убрать бочку, ясно?..

Сквозь пар донеслось:

— Одна секунда!

А Коржов шел уже дальше. Он был суров и крут к тем, кто допускал беспорядок. Молодые матросы особенно его побаивались. Однажды Грачев на шкафуте чистил шинель. К нему подскочил комендор, делавший приборку у орудия, и вкрадчиво заговорил: «Товарищ лейтенант, идите на полубак, а то боцман заругается». Скупой на похвалу старпом Скляров и то иной раз говаривал: «У Коржова есть что-то от Ушакова!» А что — он и сам не знал.

Коржов услышал шлепок на воде. Подскочил к борту. Кусок ветоши заколыхался на волне. Мусор… Боцман глянул в сторону радиорубки.

— Вот салажата, — чертыхнулся Коржов.

Его голос услышал старпом, стоявший у трапа. Он тоже увидел за бортом мусор.

— Боцман, кто это сделал? Ко мне виновника! — приказал Скляров.

Коржов заглянул в радиорубку. Грачев возился с каким-то прибором. Он сообщил лейтенанту, что его требует к себе старший помощник.

Скляров заговорил спокойно:

— Лейтенант, вы полагаете, что загрязнять бухту — это романтично?

Грачев удивленно пожал плечами.

— Кусок пакли? Так ведь она намокнет и утонет, товарищ капитан третьего ранга.

Старпом так глянул на него, что Петру стало не по себе.

— Боцман, там в моей каюте Корабельный устав, принесите!

Коржов мигом сходил. Скляров сказал мичману: «Вы свободны», а сам дал Грачеву в руки синюю книжку и велел прочесть вслух статью двести девяносто восьмую. Петр читал, а у самого злость бушевала в груди. «При стоянке в портах и гаванях на якоре и швартовых мусор надлежит выбрасывать в специальные баржи или выносить на стенку и складывать в установленных местах, соблюдая меры противопожарной безопасности. Выбрасывать мусор за борт разрешается только в море и на открытых (необорудованных) рейдах».

— Уяснили? — Скляров сощурил глаза. — Кто это сделал? Накажите своей властью.

8

Петр, удрученный, стоял на палубе рыбацкого катера, весело бежавшего по заливу. Сыпал мелкий снег. Вода в бухте была темно-зеленой. Петр озяб. Усатый старшина в овчинном полушубке задумчиво стоял на руле. Катер, обогнув веху, поравнялся с островком. Сбавив ход, старшина нажал рукой на рычажок. Протяжно завыла сирена. Петр с удивлением глянул на парня — кому он сигналит, рядом нет ни кораблей, ни опасных подводных камней? Когда сирена утихла, он поинтересовался у старшины.

— Человеку… — ответил тот, не оборачиваясь. — Сизову. Пашке…

Катер прижался к скользким, как медуза, сырым валунам. Рыбаки сошли на берег, а старшина оставался на мостике. В его карих глазах все еще светилась грусть. Петру не терпелось знать, кто этот человек, где он. Парень угрюмо ответил:

— В море. Был тут у нас один лихач. Кирилл Рубцов. Чуть не загубил весь экипаж…

Поздней штормовой ночью катер возвращался в бухту. У островка неожиданно наскочил на скалу, разбился и стал тонуть. Кто-то из мотористов успел бросить спасательный круг. Штурман уцепился за него и не выпускал из рук. А боцман, сняв полушубок, стойко держался на плаву. Изредка хватаясь за круг рукой, он бодро басил:

— Не горюй, Гришка. Нас увидят.

Буксир всех подобрал, а их не нашел. Яркий луч прожектора метался по бунтующей воде, нервничал, но на людей не попадал. Рыбаков уносило течением. Когда луч проскакивал мимо, Гришка кричал, что было сил, но голоса его никто не слышал. Он рыдал, как дитя, проклиная капитана Рубцова. Но когда к нему приближался боцман, умолкал. Не хотел, чтобы тот видел его слезы.